Гуманисты против схоластов
Можно сказать, что Леонардо да Винчи повезло. Он родился, что называется, почти вовремя. В XV в. в Италии на схоластическую науку уже давно велась атака. Ее позиции штурмовались гуманистами, представителями новой образованности и идеологами культуры Ренессанса, постепенно включавшими в круг своих интересов и исследований научные вопросы.
Гуманисты постоянно и упорно подчеркивали, что у них иной подход к науке, чем у схоластов, и что научные задачи они понимают совсем по-другому, чем те. Недаром гуманисты создали новую педагогику, требовавшую индивидуального подхода к ученику, обращавшую такое же внимание на физическое воспитание, как и на умственное, свободную от воздействия богословия. Недаром свою высшую школу они называли studio — местом занятий, а не университетом, ибо они вовсе не гнались за универсальным охватом всех дисциплин, а культивировали науку, сообщающую "человечность" студенту, воспитывающую личность.
Но ни школьно-университетский ученый, ни гуманист чистого типа не могли взять на себя ту задачу, решение которой стало жизненно важным для художников. Ибо художники были те самые неученые люди, от которых отмежевались и "школа", и гуманисты.
Искусство же было менее всего аристократично: оно обращалось ко всем без исключения и уже давно сделалось наиболее демократическим орудием культуры.
С другой стороны, самим художникам не хватало знаний. Задача, таким образом, оказывалась по плечу только такому художнику, который владел бы схоластикой, и такому гуманисту, который был способен сломать решетку "огороженного сада" и начать писать не по-латыни, а на языке, понятном любому художнику, т. е. по-итальянски.
И такой человек нашелся. Леон-Баттиста Альберти (1407–1477) был на тридцать лет моложе Брунеллески и Гиберти, родился в богатой купеческой семье. Род его стоял уже давно в первых рядах крупной флорентийской буржуазии и был выброшен в изгнание в результате социальной борьбы в восьмидесятых годах XIV в. Леон-Баттиста родился и получил образование не во Флоренции. Быть может, поэтому он основательнейшим образом прошел "схоластическую" науку и хорошо изучил многих классиков точных дисциплин.
Занятия дисциплинировали ум Альберти и подготовили его к той удивительно разнообразной и плодотворной карьере артиста, писателя и ученого, которая создала ему славу "всестороннего человека", homo universale. Но карьера ученого в Италии XV в. не могла развиваться вне гуманистической науки, и Альберти вовремя это понял, Нодаром он отдал все свои физические и умственные силы напряженным занятиям. Он в совершенстве владел школьной и гуманистической науками. Занимаясь у одного из самых популярных профессоров-класспков Гаспарипо Барцицци, он был посвящен в самые глубины тогдашней филологии и познакомился со многими будущими корифеями гуманизма. Когда в 1428 г. семья Альберти была амнистирована и получила разрешение вернуться во Флоренцию, Леон-Баттиста, кончавший в то время свое юридическое образование в Болонье, поспешил в город своих предков.
Мировоззрение Альберти сложилось по-настоящему и окончательно не в годы его учения и не в годы служения папам в Риме, а в те годы, когда он во Флоренции приобщался к интересам артистической богемы и гуманистической интеллигенции и одновременно нашел контакты со своим классом. Под этими перекрестными влияниями он нашел свой настоящий путь.
Леон-Баттиста был незаконнорожденным. От отца он получил фамильное имя, родственные связи и образование, но пути в жизни должен был прокладывать самостоятельно. Его увлек творческий пафос больших художников, и он потянулся к их кругу, чувствуя, что может не только принять участие в их работах как артист, но, что важнее, прийти к ним на помощь благодаря своим знаниям, как ученый и писатель. Он знал, что Брунеллески, практически прекрасно знакомый со строительной механикой, неспособен сформулировать ее основы теоретически; что тот же Брунеллески, как и Учелло, как и умерший гениальный Мазаччо, одолевали мало-помалу возникающие трудности, но не умели дать своим практическим достижениям понятного и убедительного словесного выражения.
Донателло успешно искал и находил истинные пропорции человеческого тела, но ему и в голову не приходило, что нужно было говорить о том, как он их нашел и каковы они. Он понимал, что всем этим художникам мешает изложить их знания прежде всего одно: отсутствие "школьной" подготовки.
В боттегах художников делалось много научных открытий на ходу, и они передавали свой опыт из поколения в поколение. Некоторые из художников пробовали изложить свои знания на бумаге. Но эти так называемые мозговые атаки были в конце концов всего только ученой кустарщиной. Типичный ее образец — "Комментарии" Гиберти, о которых говорилось выше.
Конечно, ни Альберти, ни вообще кто-либо из ученых никогда не был бы в состоянии хотя бы частично разрешить столько научных задач, если бы этому не благоприятствовала вся социальная обстановка. Расцвет деятельности Альберти приходится на 40—50-е гг. XV в.
Расцвет искусств
То был один из самых блестящих моментов в истории Флоренции. Не замечалось еще никаких признаков упадка. Торговый капитал царил безраздельно. Все ему подчинялось. Торговля, промышленность, кредитное дело процветали. В кассах богатых купцов росла свободная наличность, и от избытка барышей они отдавали немало на украшение своих жилищ, церквей, общественных зданий и жизни вообще. Никогда празднества не были такими пышными и не длились так долго. Но деньги тратились с политическим расчетом: чтобы могли заработать художники и ремесленники, чтобы трудящиеся основательнее забыли тяготы своей повседневной жизни, созерцая сказочное великолепие на праздниках.
Буржуазия спокойно наслаждалась своими богатствами. Опасные классовые бои были уже позади.
В круг интересов гуманистической науки вошли одновременно математика и география, экономика и механика. Географии вменялось в задачу искать торговле новые рынки, экономика и техника должны были рационализировать промышленность.
Флорентийские купцы являлись людьми предусмотрительными. А интеллигенция сейчас же восприняла новый социальный заказ. Надо было бросать рассуждение о лицемерии и добродетели и писать о вещах, практически нужных: о том, как усовершенствовать прядильные и ткацкие приборы, как улучшать пути сообщения, чтобы становился дешевле транспорт, как поднимать урожай, как вести хозяйство в обширных имениях, чтобы оно давало больше дохода.
Пьеро да Винчи поступил очень разумно, решив отдать сына в боттегу Андреа Верроккьо. Боттега Верроккьо уже давно была своего рода показательной мастерской, куда обращались художники Тосканы и соседних областей, чтобы меняться друг с другом практическим опытом, делиться собственными открытиями, знакомиться с результатами чужого мастерства, новых методов и приемов. Никто лучше Андреа не сумел бы стать центром такого живого общения. Очень широкий по своим интересам — ювелир, резчик, живописец, музыкант, он внимательно следил за всякого рода открытиями, полезными для искусства. Он "с молодых лет занимался науками, особенно геометрией", отмечает Вазари, называя его художественную манеру жесткой и грубоватой. Но Вазари не заметил, что эти стилевые особенности Верроккьо придавал своим произведениям умышленно, до определенного момента — пока считал их элементами известной остроты рисунка. Когда он понял, что они рисунку вредят, он быстро от них избавился — вероятно, не без влияния Леонардо.
