Книга Слово и "Дело" Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений, страница 43. Автор книги Павел Нерлер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Слово и "Дело" Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений»

Cтраница 43

Во-первых, звонок Н.М. следователя и предложение свидания – редчайший случай!

Свидание состоялось 28 мая в присутствиии следователя Шиварова:

Крупный человек с почти актерскими – по Малому театру – назойливыми и резкими интонациями, он всё время вмешивался в наш разговор, но не говорил, а внушал и подчеркивал. Все его сентенции звучали мрачно и угрожающе. Такова, однако, наша психологическая структура, что мне, пришедшей с воли, было не страшно, а только противно. Две недели без сна в камере внутренней тюрьмы и на допросах в корне бы изменили мое состояние.

<…> Когда ввели О. М., я заметила, что глаза у него безумные, как у китайца, а брюки сползают. Профилактика против самоубийств – «внутри» отбирают пояса и подтяжки и срезают все застежки.

Несмотря на безумный вид, О. М. тотчас заметил, что я в чужом пальто. Чье? Мамино… Когда она приехала? Я назвала день. «Значит, ты всё время была дома?» Я не сразу поняла, почему он так заинтересовался этим дурацким пальто, но теперь стало ясно – ему говорили, что я тоже арестована. Прием обычный – он служит для угнетения психики арестованного. Там, где тюрьма и следствие окружены такой тайной, как у нас, и не подчиняются никакому общественному контролю, подобные приемы действуют безотказно.

Думая, что мы расстаемся надолго, а может, навсегда, О. М. поспешил передать со мной весточку на волю. <…> О. М. сообщил, что у следователя были стихи, они попали к нему в первом варианте со словом «мужикоборец» в четвертой строке: «Только слышно кремлевского горца – Душегубца и мужикоборца»… Это было весьма существенно, чтобы выяснить, кто информировал органы. Дальше О. М. торопился рассказать, как велось следствие, но следователь непрерывно его обрывал и старался использовать создавшуюся ситуацию, чтобы припугнуть и меня. А я тщательно вылавливала из перепалки всевозможные сведения, чтобы передать их на волю.

Стихи следователь называл «беспрецедентным контрреволюционным документом», а меня соучастницей преступления: «Как должен был на вашем месте поступить советский человек?» – сказал он, обращаясь ко мне. Оказывается, советский человек на моем месте немедленно сообщил бы о стихах в органы, иначе он подлежал бы уголовной ответственности… Через каждые три слова в устах нашего собеседника звучали слова «преступление» и «наказание». Выяснилось, что я не привлечена к ответственности только потому, что решили «не поднимать дела». И тут я узнала формулу: «изолировать, но сохранить» – таково распоряжение свыше – следователь намекнул, что с самого верху, – первая милость… Первоначально намечавшийся приговор – отправка в лагерь на строительство канала – отменен высшей инстанцией. Преступника высылают в город Чердынь на поселение… И тут Христофорыч предложил мне сопровождать О. М. к месту ссылки. Это была вторая неслыханная милость, и я, разумеется, тотчас согласилась ехать, но мне до сих пор любопытно, что произошло бы, если б я отказалась [249] .

Во-вторых, – и это главное – сам приговор «копеечный»: всего-навсего высылка на три года в Чердынь!

И, в-третьих, Н.М. предложили сопровождать в ссылку мужа, с чем она немедленно согласилась. Но уезжать нужно было уже в этот же вечер, 28 июня!

Для сопровождения О.М. Надежде Яковлевне тут же выдали удостоверение [250].

До отправления оставалось совсем немного времени, и все оно полностью ушло на всевозможные сборы.

Ахматовой запомнились приготовления, проводы и прощание на Казанском вокзале:

…Нина Ольшевская и я пошли собирать деньги на отъезд. Давали много. Елена Сергеевна Булгакова заплакала и сунула мне в руку всё содержимое своей сумочки. [251]

По версии Н.М., Булгакова не только сама дала денег, но и, вместе с Ахматовой, собирала по всему дому на отъезд Мандельштамов.

2

…Поезд на Свердловск уходил с Казанского вокзала. С Ленинградского – в тот же день и час – уезжала Ахматова.

На вокзал мы поехали с Надей вдвоем. Заехали на Лубянку за документами… Осипа очень долго не везли… Мой поезд (с Ленинградского вокзала) уходил, и я не дождалась. Братья, т. е. Евгений Яковлевич Хазин и Александр Эмильевич Мандельштам, проводили меня, вернулись на Казанский вокзал, и только тогда привезли Осипа, с которым уже не было разрешено общаться. [252]

29–30 мая Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна провели в поезде.

Не одни, а под неусыпным надзором «троих славных ребят из железных ворот ГПУ» – своих конвоиров. Согласно уставу конвойной службы, существовали эшелонное конвоирование (Мандельштам еще столкнется с ним в 1938 году [253]), пешее и так называемое особое, когда конвоирование осуществляется в индивидульном порядке и по особому распоряжению. Именно с этим видом конвоирования, похоже, и столкнулся О.М. на этот раз. Конвоиров ему заказали не из внутренних или конвойных войск и уже тем более не из милиции (случалось и такое), а из низового состава ОГПУ, вооруженных скорее всего наганами.

Собственно, они так и назывались: спецконвой ОГПУ, и старшего из троих звали так же, как и конвоируемого, – Осипом. Во внутреннем кармане у него лежал запечатанный конверт в выпиской из протокола Особого Совещания, который надлежало доставить в чердынскую комендатуру – цитирую предписание – «вместе с личностью осужденного, следуемого спецконвоем в ваше распоряжение, для отбывания высылки» [254].

Первою целью на их маршруте был Свердловск. Там, в областном центре, по-видимому, надлежало сделать соответствующую отметку. Когда бы не это, то самый короткий путь в Чердынь пролегал бы через Пермь.

В пути у О.М. усилился душевный недуг, обозначившийся во внутренней тюрьме: напряженное ожидание казни, навязчивая идея самоубийства. И вместе с тем он сохранял адекватность восприятия и присущее ему чувство юмора. Иначе бы не сочинил 1 июня в Свердловске, на полпути из Москвы в Чердынь, следующую трагикомическую басню:

Один портной
с хорошей головой
Приговорен был к высшей мере.
И что ж? – портновской следуя манере,
С себя он мерку снял
И до сих пор живой.

Жанр «басни», на пару с «маргулетами», в тридцатые годы явно заменил О.М. «Антологии глупости», столь любимые им и его товарищами в десятые и двадцатые годы. О.М. словно бы соревновался в жанровом остроумии и громкости смеха с Николаем Эрдманом – бесспорным королем басенного жанра, автором [255], например, такого шедевра:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация