В 1962–1966 годах Браун несколько раз бывал в Москве и Ленинграде, где встречался с Надеждой Мандельштам, Анной Ахматовой, Ефимом Эткиндом и др. В 1962 году Эткинд подарил ему автограф стихотворения Осипа Мандельштама “Под грозовыми облаками…”, долгие годы украшавший рабочий кабинет-башню Брауна в Принстоне. Именно Браун в декабре 1965 года вывез из Москвы рукопись “Воспоминаний” Надежды Мандельштам, опубликованную на Западе в 1970 году. Вместе с Ольгой Андреевой-Карлайл, Никитой Струве и Пьетро Сормани он входил в созданный Н. Я. Мандельштам своеобразный “Комитет четырех” – орган, призванный координировать все действия по изданию и переводу ее книг на Западе, в том числе правовые и финансовые.
В 1960-е и 1970-е годы он много переводил из Осипа Мандельштама – в основном прозу, но также и стихи (вместе с Вильямом Стэнли Мервином – как говорят, одни из лучших переводов). Первое же книжное издание Осипа Мандельштама (“The Prose of Osip Mandelstam”, 1965) было удостоено Национальной книжной премии (National Book Award), а монография “Мандельштам” (1973) – первая научная биография поэта – премии имени Кристиана Гаусса в области литературной критики (Christian Gauss Award in Literary Criticism). Сильными и радующими сторонами этой книги были чуткость к поэтическому слову и ту личную тональность, в которой книга написана.
При этом Браун не ограничивался тем, что узнавал от Н. Я. Мандельштам, с которой многократно консультировался и которой он посвятил книгу. Весьма ценным был его контакт, например, с Ароном Штейнбергом, учившимся вместе с Осипом Мандельштамом в Гейдельберге. Предисловие и первые семь глав подводят итог всему, что было известно о биографии поэта до 1925 года включительно. Более чем скудными были сведения о том, что было с Мандельштамом после 1925 года; всё, что К. Брауну удалось наскрести, уместилось в восьмую главу, более напоминающую хронику. Как бы в “гармонии” с этим находится и аналитический компонент: стихотворения до 1925 года разбираются тщательно и любовно, а стихотворения 1930-х годов почти не рассматриваются.
С выходом в 1970 году на Западе первого тома “Воспоминаний” Н. Я. Мандельштам снова начала опасаться ареста и конфискации архива. Поэтому она приняла решение переправить его на Запад и оставить там на временное хранение вплоть до либерализации советского режима. В 1973 году архив был успешно вывезен во Францию, где бережно хранился у Н. А. Струве.
В июне 1976 года, по настоянию Н. Я. Мандельштам, он был перевезен из Франции в США и при посредничестве Кларенса Брауна, отказавшегося принять основной архив Осипа Мандельштама в личный дар от Надежды Яковлевны, и его ученика Эллиота Моссмана безвозмездно передан в Принстонский университет. Здесь, в Отделе редких книг и рукописей Файерстоунской библиотеки, архив и обрел свое окончательное пристанище, став мощным магнитом, притягивающим к себе десятки мандельштамоведов со всего мира. Браун стал фактически его первым куратором.
В январе 1991 года К. Браун участвовал во Вторых Мандельштамовских чтениях в Москве
[689], тогда же был избран в Совет Мандельштамовского общества. В 1999 году он вышел на пенсию и переехал в Сиэтл, где и скончался 18 июля 2015 года.
В 2001 году в Принстоне состоялась конференция, посвященная двадцатипятилетию “оседания” в университете кочевого и многострадального мандельштамовского архива. Открывать ее должен был, естественно, Кларенс Браун. Но здоровье не позволило ему принять личное участие в конференции, и его текст был зачитан Майклом Вахтелем. В 2002 году доклад был опубликован по-английски, а в 2014 году впервые опубликован на русском в “Новом журнале”.
История знакомства Надежды Мандельштам и Кларенса Брауна имеет как бы два начала. Вот первое – сугубо акустическое и односторонне-заочное – в передаче Брауна:
“11 июля 1962 года, извиняемый только своим неведением, я нелегально поехал на электричке из Ленинграда в Комарово, где А. жила на даче, предоставленной ей Литфондом. ‹…› Мы сели сначала на маленькой застекленной веранде. Она сразу же сказала мне, что поэт Георгий Иванов ответственен за всяческую клевету на нее. Неправда, что, как он писал, после развода с Гумилевым и неучастия во втором цехе поэтов она вышла из чести у молодых читателей. На самом деле всё было наоборот. После того как мы вскоре перешли в маленькую комнатку, ее разговор столь исключительно касался Мандельштама, иногда только со случайными отклонениями в свою сторону, что, когда я просматривал позднее свои записи, эта увертюра поразила меня тем, что единственный раз она слегка напомнила мне примадонну, озабоченную своей репутацией у публики. Четыре года спустя я узнал у Надежды Мандельштам, вдовы поэта, о котором я пришел говорить с А., что она была сокрытой свидетельницей дальнейшей беседы. Никто не был готов к внезапному появлению в Комарове, запретном для иностранцев, американца, пишущего о Мандельштаме. С таким же апломбом А. могла бы привечать белого кролика с космического корабля. Она говорила быстро и речисто, как будто подготовилась к моему приезду. Моя мономаниакальная одержимость Мандельштамом, а не ею, должна была показаться ей приятным разнообразием. Всё, что писал Георгий Иванов, было ложью. Он с Адамовичем были моложе акмеистов, они были всегда на отшибе, к тому же вскоре отбыли в эмиграцию. К Адамовичу она была расположена добрее, он не писал о том, чего не знал. А Иванов сочинял. У Осипа никогда не было дочери. У него была жена. До их женитьбы она была Хазина. (Само существование Надежды Яковлевны было неизвестно даже Глебу Струве и Борису Филиппову, издателям собрания сочинений Мандельштама в США.) Жив ли еще Страховский (другой мемуарист)? Да? Очень жаль. Он может продолжить лгать о Мандельштаме. О ней он тоже написал чепуху. Он уехал в 1918 году, и всё, чего он якобы был очевидцем позднее, это чистая фальшивка. Почему они на Западе не используют свободу для того, чтобы писать правду, а не ложь? Влиятельный Брюсов однажды намеренно обидел Мандельштама, сказав, что ему нравятся его стихи, а затем процитировал Маккавейского. (Подразумевалось, я думаю, что намеренное оскорбление предпочтительнее вкрадчивых сплетен лжецов из ее списка.) Она присутствовала при первом аресте Мандельштама в 1934 году…”.
Второе – и уже полноформатное – знакомство состоялось в 1965 году, когда Браун приехал в Москву на несколько месяцев на стажировку по проблемам художественного перевода. За это время он не только завоевал доверие вдовы Мандельштама, но и ее дружбу. Вот тому лучшее доказательство: покидая Москву накануне Рождества, он получил весьма доверительный груз – машинопись “Воспоминаний” Надежды Мандельштам, которую – по посольским каналам – благополучно переправил к себе в Принстон.
Публикуемый здесь документ возник по ходу серии их новых встреч – весной 1966 года, вскоре после смерти Ахматовой. Оба – и Надежда Мандельштам, и Кларенс Браун – неплохо “подготовились” к встречам. Она – составила биографическую справку о Мандельштаме, во многом оригинальную – многие ее позиции не встречаются даже в ее собственных “Воспоминаниях”. Он – проштудировал справку и оба тома двухтомника под редакцией Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. И еще он оснастился технически: приходил к Н. Я. с тяжеленным магнитофоном (легких диктофончиков тогда и в помине не было) и записывал ее рассказы, заранее договариваясь о темах или об источниках, которые они вдвоем штудировали. То был в основном комментарий Надежды Яковлевны – будь то отдельные стихотворения из “американки”, строчки из биохроники Мандельштама или письмо Харджиева Эйхенбауму о поэтическом вечере О. М. в редакции “Литературки” в 1932 году.
