Но никогда не пойте мне славословий: “я к величаньям еще не привыкла”
[778]. Я никак не вхожу в категорию laudaturae esse
[779]…
Хотелось бы, чтоб вы приехали сюда пить чай вместе у меня на кухне… Почему бы нет?.. Но так как это пока невозможно, была бы рада, если у вас будут вопросы ко мне о творчестве Мандельштама, отвечать на них в своих письмах. Вы пропали, и я уже подумала, что вы меня совсем забыли, правда?
В дальнейшем не сможете ли печатать свои письма на машинке? Ваш почерк довольно трудно разбирать…
Передайте мой поклон Жанне…
[780] Н. М.
9 мая <1968 г.>
Дорогой Кейс!
Я вам послала два экземпляра “Вопросов литературы” № 4.
Надеюсь, что Вы скоро получите их. Будьте добры: передайте один экземпляр Жанне. Надежда Мандельштам.
В “В. Л.” опубликованы записные книжки Мандельштама
[781].
<6 июня 1968 г.>
5 мая
[782]
Дорогой Кейс!
Я бы хотела получить от вас обещанное мне письмо, но получу ли его? Письмо длинное… Короткое о “Вопросах литературы” № 4 было очень хорошо…
У меня телефон (126-67-42). Когда приедете сюда, позвоните мне! Почему бы не приехать? Думаю, что вам надо.
Я рада, что присланные мной “Вопросы литературы” вам понравились.
Я чувствую себя старой и усталой. И теперь больше, чем обыкновенно… Это оттого, что было много работы, которая мне не под силу.
Мне кажется, что я несу чушь, не правда ли?
Передайте мою любовь Жанне… Н. Мандельштам.
<31 июля 1968 г.>
Дорогой Кейс!
Рада была найти ваше письмо, когда я вернулась на один день в свою квартиру. Теперь живу в маленьком городке
[783]. Это наша дача. Каждый год мы приезжаем сюда на лето. Владельцы дома, в котором мы живем, стали нашими друзьями, и здесь вообще приятно. Мы – это я с братом и его женой
[784]. Это не значит, что мне будет полезно дышать свежим воздухом. Для этого я слишком устала. А что касается моего плохого здоровья, то всё это только от старости. А от такой болезни не выздоровеешь. Этого не бывает. Могу Вам сказать, что не молодею. Полагаю, это нельзя… Даже двое не сумеют – чтобы процитировать мою любимую “Алису в зазеркальном мире”.
Могу ответить на Ваши вопросы о стихотворениях Ахматовой.
В первом речь идет о гвоздике…
[785]
В своих “Листках из дневника” она написала о том, что познакомилась с Мандельштамом, когда он был молодым человеком с гвоздикой в петлице. И всё тут. Так как она немного романтична, она говорит об этой гвоздике как будто это было событие для них обоих. В первой строке она ссылается на его стихи – она перелистывает их и потом их цитирует… Это не цитаты в прямом смысле, а она только их вспоминает (“бык Европу везет по волнам” и так далее). У меня здесь нет с собой текста. Насколько помню, это так…
Дальше, “мой тринадцатый час”
[786]. Она продолжает быть немного романтичной. С романтическим героем всё страшное случалось в полночь, ровно в двенадцать… Тринадцать – несчастное число, не только у нас, но у других народов тоже. У французов, например… На самом деле она не пользуется идеей полуночи по-романтически, а смешивает ее с идеей несчастливого числа. “Мой тринадцатый час пришел” по-русски имеет значение (хотя и не существует фразы такого рода), что с ней всё кончено. (Говорят, что я была поэтом, но перестала им быть.) Слишком часто она о себе читала, что когда-то была поэтом (в ее юности, но теперь уже нет).
Месяц назад у меня был посетитель, автор довольно идиотической статьи о “пчелах в стихотворениях Мандельштама”
[787]. Он один из “больших специалистов по русской поэзии”, находящийся под влиянием Якобсона, который пытался доказать, что Ахматова и Мандельштам абсолютно незначительные поэты. Данный “специалист” (мой посетитель) как-то обожает Мандельштама, но ему нельзя этого выражать потому, что он верит Роману Якобсону. Но не мог он не быть крайне удивленным, когда я ему стала говорить об Ахматовой. Он думал, что с ней рассчитались раз навсегда. Они (включая и Романа Якобсона) увезли с собой “мнения вчерашнего дня” (цитирую Ахматову: “они увезли с собой вчерашний день”), когда теория Лефа была в моде. И они продолжают петь одну и ту же песню. (“Поэт десятых годов” – “что была я поэтом в поэтах, но мой пробил тринадцатый час”)…
Что ж… это пробил их, а не ее тринадцатый час.
Хочу напомнить Вам что-то еще… Знаете ли, что “валились с мостов кареты”
[788] происходит от Гоголя (“Невский проспект”, в конце)? И “между шкафом и печкой стоит”
[789] – это реминисценция из Достоевского. Пересмотрите историю самоубийства Кириллова и найдете ее. Момент до того, как он с собой покончит – (“Бесы”).
