Отца расхвалил Эльсберг. (Я даже купила этот “Октябрь”
[224].) Это ужасно. Еще хвалят. Началась полоса похвал, и он сойдет окончательно с ума.
Что это значит, что я не пережила того, что он? Развода для оформления наследственных прав старой стервы или “великой любви” к той же стерве?
Этого у меня действительно не было. Мой любовный опыт прекратился к 40 годам, так что ни Ромео, ни Джульеттой я не была. Он прав.
Всё это очень грустно.
Я приеду, когда нужно будет маме.
Пока мне лучше полеживать – режим и лекарство очень помогли.
Целую моих девочек… Умоляю, пишите, а то я затоскую и у меня опять выскочит язва. Надя.
Н. Я. Мандельштам – В. Г. Шкловской-Корди 19 ноября <1960 г., Таруса>
Люсенька! Спасибо за орешки и лимоны. Я эти дни благодаря орехам курю на 200 папирос меньше (в день).
Напишите и вы мне, что у вас, как Варюшка, как вы сживаетесь и кряхтите. Готовится ли она к защите, пишет ли?
[225]
Если говорит, что пишет, а дома нет кучи бумаг, и она, вернувшись, по-прежнему слоняется из угла в угол, не верьте… Такой лентяйки я вообще не видела. Покричите на нее… Пора…
У меня очень плохая голова в этом году. Оцепенела… И я тоже.
Что с Анной Андреевной? Я ничего не знаю. Отчего у нее был инфаркт?
Позвоните Наталье Ивановне, Эмме и Ардовым и всех попросите мне написать. Может, хоть кто-нибудь шевельнется.
Целую вас. Надя.
Н. Я. Мандельштам – В. В. Шкловской-Корди <конец ноября 1960 г., Таруса>
Варюшка и мои девочки!
Очень рада, что Варюшка действует, ездит и разговаривает… Вашу посылку мне привезли в два приема: один – орехи, другой – письмо с шубой.
Варюша, неужели вы пишете? Дай бог вам.
Очень мило, что Сима
[226] позвонил. Я получила еще один возбужденный отзыв о стихах Николая Васильевича – это дочка Нины Пушкарской из Ташкента (я послала им экземпляр). Ксана
[227] совершенно влюбилась в Ник. Вас. и бегает с ним по своему САГУ (она учится на филфаке). Так что ему можно туда ехать выступать – почва подготовлена.
Сама я в очень плохом виде (не физически) – мизантропия, вроде Николая Ивановича. Боюсь человеческого голоса.
Очень прошу, если Женя ко мне не едет, пусть он найдет Эмму и скажет, чтобы она приехала.
Еще бы я хотела видеть маленького Женичку. Неужели вы ему не позвоните?
Надолго ли вы в Киев? Это доклад? Ура! Это – т. е., что вы работаете, пожалуй, единственная моя радость за долгое время.
Люсик, и писать я почти неспособна. Что делать? Приезжать мне не надо – я не в том виде. В Тарусе я хоть могу прятать свое состояние. Надя.
Привет Николаю Васильевичу.
Н. Я. Мандельштам – В. Г. Шкловской-Корди <ноябрь – декабрь 1960 г., Таруса>
Люсик! Вы мне тоже не пишете. Зря. Надо писать. Я уже сумасшедшенькая, но в своей норме. Как Варюшка съездила в Киев? Как Никитка и Таля?
Меня очень беспокоит Ника. Она болела, теперь не пишет. Позвоните ей, узнайте, что с ней. Хорошо? Напишете?
Ко мне приезжает Женя. Это очень хорошо. В диком виде Эмма. Она мне звонила и, судя по звонку, совсем обезумела.
У Анны Андр. инфаркт был, но от нее скрывают.
Мое развлечение “Тар<усские> Стр<аницы>”. Что вы о них думаете?
Целую Вас. Вспомните меня. Н. М.
Н. В. сообщил, что у вас всё в порядке… Но я хотела бы это слышать от вас.
Н. Я. Мандельштам – В. Г. Шкловской-Корди 15 декабря <1960 г., Таруса>
Люсичка, завтра Варюшин бенефис, и я беспокоюсь. Как с повесткой? Не молчите. Я занимаюсь болгарским. Как Никитка?
Когда я сказала, что мой приезд ваш каприз? Когда говорила по телефону? (вместе с Вами). Я так поняла… Но когда я ругалась с Оттеном по поводу его звонка вам, внезапно вынырнуло слово “каприз” (“из-за разных капризов вы будете болеть”). Это он вам сказал? Вот черт! И не раскаивается….
Мне не плохо. Но очень трудно есть одной. Почти невозможно. Еще, потеряла сон. Очень беспокоюсь, что с Анной Андреевной. Жалею, что ввязалась в отношения матери с сыном. Надо было просто удрать за сто верст. Свинья Эмма – обещала написать мне, как ее здоровье, т. е. А. А., но, конечно, не написала.
Поэтому я думаю, что она заболела. Ради бога, позвоните Эмме (В14339) Григорьевне. Узнайте, здорова ли А. А., и напишите мне. В обоих случаях.
И напишите мне сразу в пятницу о Варе. В сущности, вы могли уже написать о предварительных вещах. Сами будьте спокойны – не пропадем, если вы меня не отправите на тот свет своим молчанием.
Целую Талечку и Варюшу. Надя.
Буду звонить в воскресенье.
Заприте дверь от мужчин.
Н. Я. Мандельштам – В. В. И В. Г. Шкловским-Корди 21 <декабря 1960 г., Таруса>
Варюшенька! Получила ваше письмо и ничего не понимаю. Почему вы гада? Если у вас такое чувство, зачем вы всё затеяли? Может, вернуться к старому? В первой инстанции всегда мирятся…
Я думаю, всякий развод грустная вещь. Но это не “гада”.
А, кстати, к чему ведет политика молчания и уклонения от прямых разговоров: Ефим, конечно, думал, что вы раскаялись. Уклонение от разговоров – это у вас наследство и от матери, и от отца. Хорошо быть погрубее.
Что Эдик? Он не пишет. Кажется, опять астма (из письма Ники).
Смешно: меня спрашивают, что представляет собой Лариса
[228] – с ее новой службы. Там у меня знакомые, которые, вероятно, знают, что я жила в Ташкенте. Я уклонилась от ответа. Боюсь, что грубо…. (Это письма). Она действительно в Академии педнаук.
Что отец? То есть деньги? Послал? Сколько? Боюсь, что придется обращаться в суд – это для него экономия – присудят меньше тысячи. Кстати, юридическая ошибка: в суд на алименты надо было подавать до развода. Это мне объяснила Поля, а у нее есть друг юрист.
