Тюфяков подчеркнул, что не стал бы выступать, если бы не выступил Глухов. “Декан, – по его мнению, – весь огонь сосредоточил на Мандельштам, а о работе заговорил только к концу. Половина работников у нас ничего не делали в смысле изучения новых работ И. Сталина и повышения своего идейно-политического уровня”. На фоне манкирующих своими общественными обязанностями преподавателей Мандельштам со своей “методической несобранностью” и иными грехами могла быть на время прощена. Тем более, как сказал Тюфяков, он вовсе не хотел брать опальную преподавательницу под защиту, но “у нее может быть больше, чем у нас, как у занимающейся всё время теоретическими вопросами, является чувство нового”.
Предъявляя претензии, возможно и обоснованные, к отдельным преподавателям, которые “неохотно берутся за теоретические курсы”, предпочитая совершенствоваться в узкоспециальных областях: лексики и фонетики, отказываясь от истории языка, Глухов не оставляет попыток задеть Мандельштам и вынести ей “моральный” вердикт:
“Анализируя итоги выполнения учебного плана, следует отметить недостатки в преподавании теоретических дисциплин, в особенности по истории языка. Перестройка преподавания этой важнейшей дисциплины прошла по сути формально. Работа т. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» не положена в основу преподавания, и если в ходе лекций о ней и вспоминают, то в отрыве от программного материала. Лекции по истории языка, особенно на английском отделении, носят схоластический характер
[279]. Преподаватель Мандельштам не имеет строго продуманного, методически целостного плана. Каждая лекция представляет собой отрывочные сведения, не приведенные в определенную систему и не связанную с предыдущим материалом”.
Находятся у Глухова причины упрекнуть Мандельштам и за читаемый ею курс “Перевод”, так как студенты английского отделения, переводя на госэкзамене те или иные тексты зарубежных писателей, не дают при этом “анализа исторической эпохи, социально-классовой принадлежности автора, не вскрывают положительных черт героев произведений и т. д.”.
Глухов отмечает претензию со стороны Мандельштам на руководство кафедрой. “Эта беспринципная борьба за руководство кафедрой заставила Мандельштам сколачивать вокруг себя группу единомышленников”.
В качестве примера Глухов приводит вопиющий, по его мнению, факт, когда преподаватель Аш была освобождена от работы: “Мандельштам, протестуя, добилась обратного ее приема, а вызывала к себе преподавателя Козлову и настаивала отказаться от преподавания лексики ‹…› Когда вопрос с Аш был все-таки решен и она была освобождена, Бикель предлагала запланировать на лексику или Мандельштам, или Туркину, но не Козлову или Голенко, хотя знала, что Туркина в течение года неоднократно срывала занятия, опыта у нее также нет, учебный год закончила не блестящими показателями. Эти примеры свидетельствуют о наличии беспринципной групповщины ‹…› В этом году кафедры пополнились молодыми… это поможет оздоровить обстановку”.
Насколько она была “оздоровлена” и как в этом случае повела себя “молодежь”, показывает уже протокол заседания кафедры английского языка № 13 от 11 марта 1953 года. Глухов знал свое дело.
3
Итак, опальная жизнь Н. Я. Мандельштам в Ульяновском педагогическом институте началась не в 1953 году, а гораздо раньше. С большим или меньшим постоянством она продолжалась практически все годы ее пребывания в Ульяновске.
Была ли она в этих гонениях одинока? Разумеется, нет.
В то же время она была окружена не только врагами. Рядом были и другие – такие, как биолог Александр Александрович Любищев или историк Иосиф Давидович Амусин. Имена известные, не нуждающиеся в комментариях.
Что касается ее гонителей, то они в большинстве своем должны были бы кануть в небытие. Однако благодаря встрече с гонимой и им выпала “честь” всё же остаться в истории – рядом с ней. Ограничимся поэтому на их счет лишь небольшими справками, составленными на основе их личных дел.
Глухов Иван Кузьмич (1892–1962) – кандидат философских наук, с 1939 по 1941 год работал директором Ульяновского пединститута. После почти девятилетнего перерыва вернулся назад в Ульяновск, в сентябре 1950 года вновь устроился на работу в институт на ставку доцента кафедры основ марксизма-ленинизма, с 26 октября 1950 года по 1 февраля 1953 года исполнял, по совместительству, обязанности декана факультета иностранных языков. С 1959 года на пенсии
[280].
Старцев Виктор Степанович (1894–1973) – кандидат географических наук, доцент, начинал свою научно-педагогическую деятельность на Урале, в вузах Свердловска и Челябинска. До выхода на пенсию в 1962 году работал в Пермском индустриально-педагогическом институте. В августе 1952 года Министерством просвещения РСФСР был назначен директором Ульяновского пединститута, одновременно исполнял обязанности зав. кафедрой педагогики. Осенью 1954 года переехал в г. Молотов (Пермь) и перевелся из Ульяновского педагогического в Молотовский, где был назначен зав. кафедрой экономической географии
[281].
Тюфяков Павел Алексеевич (1907–1954) – после окончания Пермского индустриально-педагогического института работал на различных должностях в сфере школьного и высшего образования: в гороно, преподавателем-ассистентом и заведующим кафедрой литературы, помощником заведующего учебной частью вуза, деканом и т. д. Участник Великой Отечественной войны, которую закончил в звании подполковника. Летом 1950 года переехал в Ульяновск и был назначен зам. директора педагогического института “по учительскому институту” и старшим преподавателем кафедры литературы. В 1951 году, в связи с закрытием учительского института, переведен на должность заместителя директора по заочному отделению. Также непродолжительное время исполнял обязанности зав. кафедрой немецкого языка. Был секретарем партбюро факультета иностранных языков
[282].
В 1971 году в газете “Русская мысль”, издаваемой в Париже, в номере от 18 февраля появилась небольшая заметка, подписанная инициалами “О. И.”: “Нас было 12 человек неугодных, увольняемых летом 1953 года из Ульяновского педагогического института. Эта группа состояла из десяти евреев, меня – русской, человека сомнительного, с советской точки зрения, происхождения и родственных связей, – и одного партийца, явно не соответствующего по своим знаниям должности ассистента; кроме того, он пил и избивал жену.
Среди увольняемых была Надежда Яковлевна Мандельштам, жена поэта Осипа Мандельштама, старший преподаватель английского языка на инфаке.
Однажды я зашла к директору института Старцеву; на столе у него лежала телеграмма, подписанная “Депутат Верховного Совета СССР Илья Эренбург”.
В телеграмме Эренбург просил не увольнять жену поэта Осипа Мандельштама. Телеграмма не помогла, и Надежду Яковлевну уволили. Все увольняемые подали заявления в высшие инстанции с просьбой отменить решение института.
