После подписания мирного договора с Австрией Ланн уехал на родину, в Лектур, где провел большую часть 1806 г. Там он оказался в кругу семьи и друзей. В Лектуре он пользовался популярностью среди земляков не только из-за своих республиканских взглядов, но также благодаря искреннему простодушию и бескорыстию, к нему часто обращались за помощью. А он сам никогда не забывал тех, кто помогал ему. Однажды Ланн встретил крестьянина, друга детства. И так как маршал был приглашен на торжественный обед к главе местной администрации, префекту, то он, спросив разрешения у хозяина дома, послал адъютанта за упомянутым крестьянином. Представив друга всем присутствующим, Ланн усадил его за стол на почетное место рядом с собой.
Однако новая война, теперь уже с Пруссией, заставила Ланна покинуть родной город, и в сентябре 1806 г. он возглавил 5-й корпус Великой армии. С этим корпусом маршал участвовал в сражении у Йены, где действовал с такой же храбростью и решительностью, с какой поступал всегда и везде. Однако в бюллетене Великой армии благодаря интригам тщеславного Мюрата вновь не было практически ни слова о вкладе Ланна. В письме супруге Луизе маршал сетовал на неблагодарность Наполеона, который верил сплетням интригана Мюрата. Участвуя в преследовании разбитой у Йены и Ауэрштедта прусской армии, Ланн во многом способствовал тому, что Мюрат заставил капитулировать войска князя Гогенлоэ у Пренцлау. Скорость движения пехоты Ланна была такова, что солдаты 5-го корпуса прибыли к Пренцлау спустя короткое время после появления там кавалеристов Мюрата. Однако все лавры этой капитуляции присвоил себе Мюрат. В рапортах Наполеону он заявил, что пехота Ланна двигалась слишком медленно и ему приходилось рассчитывать только на свои силы. Мюрат как никто другой умел «тянуть одеяло на себя», когда дело касалось воинских лавров.
Кстати, àla guerre – comme àla guerre? Полководческой славой военачальники всех времен и народов делились очень неохотно! Так было в древности среди знаменитых диадохов Александра Македонского. Так было между «екатерининскими орлами» (Каменский-старший, Репнин, Суворов и др.). Так было со «сталинскими соколами» (Жуков, Конев, Рокоссовский и др.). Не были исключением и Мюрат с Ланном. Так было, так есть и так будет: слава, купленная кровью, не делится пополам.
Осенью 1806 г. Ланн писал жене: «Кажется, что мы двигаемся на Берлин. Если мы останемся там на зиму, я пошлю за тобой». Однако эта надежда не осуществилась, так как сразу после взятия прусской столицы французы двинулись в Польшу, где находились союзники Пруссии – русские войска.
Ланн столкнулся с русскими под Пултуском. Французы предполагали, что там могут находится только незначительные силы неприятеля. Однако на деле оказалось, что против 20–28 тыс. французов при 120 орудиях под Пултуском располагались 45 тыс. человек с 200 пушками под общим началом 61-летнего молодцеватого генерала от кавалерии Беннигсена.
Кстати, состоявший на русской службе уже более 30 лет, с 1773 г., крайне своекорыстный, бывший ганноверский барон Леонтий Леонтьевич Беннигсен (1745–1826) был скорее ловким и хитроумным интриганом-царедворцем, чем храбрым и толковым военным. Этот участник осады и штурма Очакова Г. А. Потемкиным в 1788 г., польской кампании А. В. Суворова 1794 г. и Персидского похода В. А. Зубова 1796 г. был в свое время отставлен «по болезни» от службы Павлом I. На самом деле – за связь с противными российскому императору братьями Платоном и Валерианом Зубовыми. Обиженный Беннигсен стал одним из убийц российского императора. По слухам, именно он золотой табакеркой нанес Павлу удар в висок, при этом табакерка даже сплющилась…
Верный своей манере Ланн атаковал русских, чьим правым крылом командовал генерал Михаил Богданович Барклай-де-Толли (1761–1818), а левым – генерал Карл Федорович Багговут (1761–1812). Накануне потеплело, земля оттаяла, и дороги размыло. Солдаты скользили, падали, еле вытаскивали ноги из хляби. Ланн попытался вклиниться в левый фланг противника, стремясь отрезать его от города, но не смог пробиться сквозь ряды русских гренадер. Обе стороны несли большие потери. Над сражавшимися кружил мокрый снег, под ногами чавкала болотная грязь. В решающий момент боя, когда французы были уже близки к победе, Барклай-де-Толли лично повел гренадер в штыковую атаку: железо ударилось о железо, люди падали рядами. Солдат Ланна опрокинули, и они откатились назад. Отличился русский генерал-майор граф Александр Иванович Остерман-Толстой (1770–1857) и его гренадеры: он первым с криком «Ура-а-а-а!!!» бросился в решающую контратаку. (За Пултуск он получил орден Святого Георгия 3-й степени.) После того как их дружно поддержал левый фланг под началом генерала Багговута, Ланн, потерявший уже от 4 до 6 тыс. солдат, видя, что силы неравны, счел за благо отойти.
Ланн понимал, что его главная задача – обязательно удержаться на тех позициях, которые занимал его корпус, иначе полное поражение неизбежно. Ближе к вечеру сражение возобновилось. Дело в том, что Наполеон, предполагая, что главные силы русской армии находятся у Голымина, отправил туда корпуса Ожеро и Даву. Однако, продвигаясь к Голымину и не встретив следов движения крупных сил противника, Даву утром 26 декабря на всякий случай отправил дивизию Гюдена к Пултуску. Последний заболел, и его сменил генерал Дольтан, который продолжил движение вперед. На подходе к Пултуску он услышал гул артиллерийской канонады и двинулся ускоренным маршем вперед.
Тем временем Ланн пребывал в нелегких раздумьях: после непрерывного многочасового боя он не выполнил поставленную задачу и не смог овладеть ни Пултуском, ни переправами. Он рассчитывал возобновить сражение на другой день, сохраняя дивизию Газана в резерве. А на противоположной стороне русский главнокомандующий, ошибочно полагая, что ведет бой с самим Наполеоном, готов был торжествовать победу, когда прибывший с правого фланга адъютант сообщил, что передовые разъезды казаков обнаружили сильную колонну противника, приближающуюся с северо-запада по Голыминской дороге. Французы Дольтана легко отбили все атаки русской кавалерии, пытавшейся остановить их. Выйдя из леса, Дольтан атаковал войска Барклая-де-Толли и потеснил их. Это столь неожиданное появление дивизии врага отвлекло на себя крупные силы русских. Ланну удалось спокойно отвести свои измученные войска на те позиции, с которых началось наступление на город. Темнота и неутихающая снежная вьюга окончательно развели противников. Сражение затихло.
Между прочим, в русских донесениях было сказано, что войска маршала Ланна наголову разбиты. Более того, Беннигсен приписал себе победу над корпусом Даву, которого и в помине не было у Пултуска, а также над «отрядом генерала Суше», да и вообще над самим Наполеоном. Во всех рапортах, направленных царю, говорилось о выдающейся победе над французской армией. Впрочем, и французы ответили «звонкой монетой»… они также приписали себе победу у Пултуска. Некоторые французские историки дошли до того, что называют Пултуск Ауэрштедтом Ланна, пытаясь таким образом провести параллель между двумя сражениями и двумя маршалами. Однако если и было сходство между Ауэрштедтом и Пултуском, то лишь в одном: и в том и в другом сражении французы имели намного меньше сил, нежели противостоящая им сторона. Под Ауэрштедтом маршал Даву имел 27 тыс. человек против 54 тыс. пруссаков (по другим данным, от 60 до 70 тыс.). У Ланна под Пултуском было против 45 тыс. русских около 20 тыс. французов. Но на этом сходство заканчивается: под Ауэрштедтом пруссаки были наголову разгромлены и в панике бежали; у Пултуска русские отразили все атаки французов и сохранили свои позиции. Правда, ночью Беннигсен отдал приказ об отходе к Остроленке, однако это отступление было вызвано не пораженческими настроениями в русском штабе, а явилось следствием сосредоточения крупных сил французов у Голымина и беспокойством Беннигсена за свои тылы.
