Поначалу Мюрат был до безумия влюблен в свою «драгоценную малышку Каролину». А потом чувства поутихли, и взаимная любовь превратилась в… сговор. По воспоминаниям хорошо знавших сестру Бонапарта людей, она всю жизнь ненавидела Жозефину Богарне и «все силы души, страсть и проницательность» употребила на развод своего брата с этой «старухой». Именно она поставляла ему молоденьких и доступных девушек, чтобы брат смог удостовериться в способности быть отцом. Одна из них – Элеонора Дэнюэль де ла Плен – родила мальчика по имени Леон. Но сам Бонапарт был в курсе, что его зять Мюрат тоже посещал лоно де ла Плен, причем примерно в тоже время, что и он! Так кто же отец Леона? В конце концов вдову Богарне все же устранили, и Каролина, к тому времени уже королева неаполитанская, сумелатаки влезть в доверие к новой императрице австриячке Марии Луизе и стать крестной матерью сына Наполеона. Долгие годы, напрочь лишенная совести и жадная до почестей и денег, вечно пребывающая в восторге от собственной персоны, тонкая и умелая интриганка Каролина, ловко пользовавшаяся родством со своим венценосным братом, руководила Иоахимом Мюратом. Это, впрочем, отнюдь не помешало ему уже в очередном походе в Италию в 1800 г., оказавшись в Милане, «всласть пошалить со своими старыми подружками». И так будет всю оставшуюся жизнь: как только труба позовет лихого кавалериста Мюрата в поход, он не будет упускать шансов «облагодетельствовать» заморских красавиц, а жена – наставить ему рога. Ассортимент ее любовников будет крайне широк: от министров и генералов (среди них был и Жюно) до адъютантов. Она сможет устроиться и после смерти мужа, но никогда не будет прощена своим семейством, в том числе матушкой Летицией, за предательство венценосного брата, которому всем была обязана.
В судьбоносной для Наполеона битве при Маренго Мюрат снова в гуще схватки: его мундир весь иссечен пулями. Впрочем, Мюрат, как очень редко бывало в будущем, не стал приписывать все заслуги себе. Он по праву отдал должное молодому генералу Келлерману-младшему, который, по справедливости, был главным героем французских кавалеристов в тот достопамятный день.
После наступления мира Иоахим принимает деятельное участие в совершенствовании французской армии. Этот бесшабашный рубака показывает тонкое знание психологии боя, в частности, именно ему принадлежит идея водрузить на голову консульских (а потом и императорских) гвардейцев высокие медвежьи шапки. «Найдется ли противник, – вопрошает Мюрат, – чей моральный дух позволит ему выдержать приближение большого числа гренадер, которым такая шапка придает больший рост и самый воинственный вид?»
До сих пор неясно участие Мюрата в истории захвата, осуждения и расстрела несчастного герцога Энгиенского. По словам жандармского генерала Савари, которому принадлежало общее руководство операцией, «Коленкур устроил похищение герцога Энгиенского, но не кто иной, как Мюрат, его судил, а я – велел его расстрелять».
В войне с Австрией и Россией в 1805 г. этот прирожденный рубака хорош только там, где не надо думать, а можно лишь лихо пробиваться сквозь оборону противника! Мюрат был неспособен рассчитать и предвидеть последствия своих действий и нередко ставил остальные войска в сложное положение. Вспомним хотя бы дело под Кремсом и переговоры-перемирие с Кутузовым под Голлабруном. Мюрат являет более смелости, нежели ума. Однако это не мешает ему добиться огромной популярности в армии, где героические атаки чрезвычайно повышают его престиж. Вот под Аустерлицем он – в родной стихии! Его неподражаемое искусство поставить все на карту и… выиграть стало фирменным стилем жизни!
Именно он устроил невероятную «гасконаду» на Таборском мосту через Дунай, охранявшемся арьергардом австрийской армии под командованием старого князя Ф. Ауэрсперга (Ауэсберга). Сильная артиллерийская батарея простреливала все подступы к нему. Австрийский генерал-майор имел категорический приказ взорвать мост при отступлении. Французов ожидал нелегкий бой. Но три военачальника – три наглых гасконца Ланн, Мюрат и Бертран (или де Бельяр) – отважились на дерзкую авантюру. Одна из версий (возможно, наиболее «гладкая») гласит: в полной парадной форме троица лихих смельчаков отправилась без охраны к князю Ауэрспергу, размахивая белым флагом и крича «Перемирие! Перемирие!». Смельчаки уверенно растолкали опешивших австрийских гусар и непринужденно представились как парламентеры. Заверив австрийского командующего, будто подписано перемирие, расточая комплименты и любезности, эти парижские бонвианы настолько увлекли его живой, остроумной беседой о красоте венских и парижских дам (уж им-то, признанным ловеласам, было что вспомнить), что старый дамский угодник князь Ауэрсперг, вспомнив молодость, забыл о своем прямом воинском долге. Пока продолжалась поглощавшая все его внимание беседа, спрятанные в прибрежных кустах гренадеры Удино бесшумно взошли на мост. Стоявший вблизи австрийский артиллерийский капрал закричал Ауэрспергу, что их предают и надо взорвать мост. Он даже попытался это сделать. Маршалы выразили изумление недисциплинированностью капрала, который осмелился указывать своему начальнику. Раздосадованный князь приказал немедленно наказать его. Эта комедия длилась всего несколько минут. Когда Ауэрсперг понял, что его обманули, было уже поздно: гренадеры без единого выстрела захватили мост. Вскоре драгуны подчиненного Мюрата генерала Себастьяни без помех вошли в Вену, где их трофеями стали 500 пушек, 100 тыс. мушкетов, огромное количество боеприпасов и в придачу тонны венских кружев и кружевного дамского интимного белья! (Вена не без оснований соперничала с Парижем за право считаться европейской столицей женской моды той поры.)
В 1806 г. в войне с Пруссией Мюрат снова еще раз подтверждает, что в преследовании разгромленного врага ему нет равных: он с ходу, всего лишь с маршальским жезлом в руках, на плечах у бегущего врага берет город за городом, крепость за крепостью! После скоротечной капитуляции хорошо укрепленного Штеттина Бонапарт хвалит удалого молодца: «Любезный брат, я поздравляю вас со взятием Штеттина. Если наша легкая кавалерия так берет укрепленные города, мне придется распустить инженерные войска и отослать на переплавку наши осадные орудия».
Мюрат в авангарде наполеоновской армии в конце 1806 г. вступил в многострадальную Польшу. Его лихая кавалерия снова летит вперед: сорвиголовы Бомон и д’Эспань, Клейн и Лассаль, Монбренн и Эксельманс рвутся к Варшаве. 28 ноября 1806 г. Мюрат во всем блеске своего театрально-воинственного костюма первым появился в Варшаве. По этому случаю он облачился в польскую военную форму: зеленый бархатный кунтуш, украшенный мехом и золотыми бранденбургами (застежками), расшитые сапоги и конфедератка с драгоценными камнями, увенчанная покачивающимся на скаку белым пером. На кону судьба разодранной Пруссией, Австрией и Россией Польши. Мюрата поляки встречают как освободителя. Иоахим пьянеет от успеха, он тронут оказанным ему приемом, намеками, приятно щекотавшими его гасконское самолюбие (Мюрат всегда мечтал о короне), на то, что он наидостойнейшая кандидатура на роль главы возрожденного польского государства. Сладкоречивые польские паны только подливают масла в огонь: был же несколько веков назад королем Польши французский принц, впоследствии король Генрих III Валуа! Но у Бонапарта иное мнение, иные взгляды на польский вопрос, и Мюрату не светит польская корона. В той войне Иоахим со своими кавалеристами все время на острие копья: Нове-Място, Лапачин, Голымин, Берфрид, Деппене, Либштадт, Вольфсдорф, Хоф – вот не полный список конных сшибок Клейна и Лассаля под началом самого Мюрата.
