— Вообще никак? А если я инвалид? Или беременный?
— Это очередь в рай, дружище. Здесь у всех равные права. Я тоже инвалид, между прочим.
— Где?
Старик слегка повернулся, и Данилюк сконфуженно увидел, что у него нет левой ноги выше колена. Правда, он и на одной правой стоял, как на двух — без костылей, без палки.
Ну оно понятно, духу увечья безразличны.
— На войне потерял, — прокомментировал старик.
— Это ничего, здесь новая отрастет, — сказал кто-то спереди.
— А скоро?
— А ты давно ее потерял?
— Да лет тридцать уж. В Афгане.
— Ну, старые увечья дольше заживают… Но ты все равно просто подожди немного.
— А ты откуда знаешь?
— Так на очередь посмотри.
Данилюк немного отошел, внимательно осмотрел людскую вереницу и быстро заметил разницу. Те, что стояли в самом конце, выглядели не очень-то — в основном старики, седые и морщинистые. У многих больной вид, калек тоже хватает. Вон у того лицо разворочено, этот обгорелый весь, третий вообще на человека не похож, настолько страшно изуродован.
Но чем дальше, тем лучше духи выглядят. Увечья исчезают, спины распрямляются, лица разглаживаются. С тех, что в самом начале, хоть картину пиши — лучшие люди нашего края. Все молодые, красивые.
Оценив длину очереди, Данилюк приготовился к долгому ожиданию. Впрочем, он никуда не торопился. Есть-пить не требовалось, спать не хотелось, усталости не было — чего б не постоять?
И постоять пришлось. Час тянулся за часом, небесные эскалаторы то и дело доставляли новеньких. Очень часто, в общем-то. Спереди очередь довольно быстро укорачивалась, но сзади она с той же скоростью удлинялась, и в целом получалось так на так.
Иногда мимо проносились маленькие дети и младенцы. Этих пропускали без очереди и, кажется, даже без собеседования.
Многие стояли с животными. Сгорбленная старушка, вставшая как раз после Данилюка, приехала на эскалаторе с кошкой на руках — а уже здесь ее встретила еще одна. При появлении своего человека она сердито замяукала, явно недовольная долгим ожиданием.
Что именно происходило у самых врат, Данилюк за чужими спинами не видел. Можно было сходить, поинтересоваться, но он опасался, что потеряет место в очереди. Номерков тут не было, никакое табло нигде не светилось — просто стояли друг за другом, в несколько линий.
Впрочем, никто не шумел, не скандалил. Не за картошкой все-таки.
Хотя тишины тоже не было. Духи шептались, переговаривались, жадно ловили любые крохи информации. Приехавший из Загробья Данилюк оказался редким исключением — почти все остальные умерли буквально только что.
Кого-то к райским вратам доставили ангелы, перед кем-то просто появился туннель из света или лестница в небо. Насколько Данилюк понял, первую стадию распределения все уже прошли, осталось собеседование со святым Петром.
Но многие все равно ужасно нервничали. Одноногий старик перед Данилюком стоял мрачный, поминутно вздыхал. Был он в потертом мундире, на груди блестели ордена — видимо, с ними его похоронили.
— Волнуетесь? — спросил наконец Данилюк.
— Есть малёхо… — кивнул старик.
— А что так?
— Да не пустят меня, наверное… Я людей убивал.
— Это кого?.. а, на войне?
— Ну да, на войне. Но убивал же…
— И много?
— Семь человек… или восемь.
— Точно не помните?
— Просто насчет одного не уверен. Это друг мой был, товарищ боевой. Его подстрелили, он сильно мучился, попросил добить. Вот не знаю, считается это убийством или нет…
— На войне не считается, — подал голос дух спереди.
— Почему это? — нахмурился ветеран. — Сказано же «Не убий«.
— Ох уж этот ваш русский язык! — насмешливо хмыкнул его сосед. — Одно и то же слово для убийства родного отца и для шлепка по комару. Не убий, ха. В оригинале-то у слова «убий« гораздо более узкое значение. Чтобы эту заповедь адекватно перевести на ваш, на русский, правильно будет сказать: «Не убий с умыслом, из ненависти или корысти«. А смертная казнь, защита жизни или чести, а также участие в битвах под эту заповедь не попадают. Такие убийства в оригинале обозначаются совсем другим словом.
Ветерана это особо не успокоило. Он явно продолжал переживать.
Сколько всего прошло уже времени, Данилюк сказать затруднялся. Но очередь постепенно продвигалась, и стоял он уже не в конце ее, а в середине. Райские врата стали видны совсем хорошо — похоже, и в самом деле жемчужные. При них не было никакой стражи или швейцара — просто такая огромная, распахнутая настежь калитка посреди облака.
За ней простирались все те же облака. Вступающие в ворота делали шаг и бесследно исчезали. Это могло бы вызвать нервозность, но духи время от времени выходили и с той стороны. Давно умершие встречали новоприбывших родных и друзей.
Вот один молодой парень промчался вдоль очереди, пристально вглядываясь в лица. Мимо ветерана и Данилюка он пробежал равнодушно, бросил взгляд на старушку с кошками… и засветился от счастья.
— Ксана!.. — воскликнул он, заключая старушку в объятия.
— Вла… Владик?! — недоверчиво переспросила та.
На какую-то секунду парень резко поседел, покрылся морщинами, превратился в дряхлого старика — и тут же снова помолодел.
И одновременно с ним принялась молодеть и старушка. Данилюк моргнуть не успел — а на ее месте уже длинноногая девчонка с толстой косой.
Поцелуями эти двое осыпали друг друга долго. Соскучились, видать. А когда наконец разомкнули объятия, Владик грустно произнес, держа Ксану за руки:
— Только еще немножко придется в очереди подождать. Тут блата ни для кого нет…
— Ой, да мы вас пропустим! — добродушно махнул рукой ветеран. — Правда, дружище?
— Конечно, проходите, — согласился Данилюк.
— Нет-нет, ни в коем случае! — замахала на них руками Ксана. — Вас всех тоже наверняка кто-то ждет!
Владик стоял со своей женой, пока не подошел дежурный ангел. Насколько Данилюк понял, вот эти самые места перед вратами — это еще не сам Рай, а что-то вроде КПП, таможни. Типа внешнего кольца Загробья. И собственно райских обитателей здесь просят без нужды не болтаться — пограничная зона и все такое.
Так что Владик забрал кошек и вернулся внутрь. Сказал, что будет встречать Ксану сразу за вратами. Та робко усомнилась, что ее впустят, но Владика такое предположение страшно возмутило.
Дежурный ангел попросил вернуться за врата еще нескольких встречающих и побрел вдоль очереди, пересчитывая в ней стоящих. Делал он это вряд ли с какой-то целью — общее число все время колебалось, да и вообще сосчитать такую толпу было нереально.
