И грешники выли от боли, но отпиливали себе ноги, ползли к пище, набивали рты… но их тут же оттаскивали, снова заковывали, ноги тут же отрастали вновь, и все начиналось заново.
— Это кто такие? — полюбопытствовал Данилюк.
— Коррупционеры, — равнодушно ответила Стефания.
— И долгие у них тут сроки?
— Да уж не маленькие. Мелкие-то взяточники — они повыше, со Второго по Четвертый. А тут народ серьезный, с размахом.
Закончился Шестой Круг и начался Седьмой. Кабриолет летел над чем-то вроде лесопарка — огромного, покрытого зеленью, с прудами и животными.
Животных было на удивление много. Среди деревьев мелькали полосатые и пятнистые шкуры, оленьи рога, слоновьи хоботы. Ветви усеивали птицы, водную гладь резали острые плавники.
Странно бы выглядела эта картина в Аду… если бы не нарушалась дикими воплями. Внизу то и дело появлялись бегущие фигуры, к небесам взлетал истошный крик… а потом молчание.
И хрустящие звуки.
— Здесь у нас звериный ад, — прокомментировала Стефания.
— Сюда попадают звери? — не понял Данилюк.
— Нет, звери тут работают. Точнее, демоны в зверином обличье. А попадают сюда те, кто при жизни мучил или издевался над животными. После смерти их терзают когтями и клыками.
Вдали показалась разбухшая бородавка города Дит. Но пока что Данилюк к ней не приближался — его путь лежал в глубины Восьмого Круга.
Поскольку с приближением к центру Пандемониум все больше сужался, каждый следующий Круг был меньше предыдущего. Оно и неудивительно — большинство грешников попадает в один из верхних. Мерзавцы, достойные нижних кругов, встречаются не так уж часто.
Стефания указала направление. Кабриолет пролетел над Сырными Скалами, пересек Пропасть Безумия и Каньон Отчаяния и стал снижаться. Внизу простерлось покрытое розовой слизью поле… со множеством сплетенных фигур.
Там были мужчины. Были женщины. И все они отчаянно… эм… спаривались.
Вообще-то, Данилюк не отличался стыдливостью, но одно конкретное слово он почему-то не мог произнести даже мысленно.
Так или иначе, любой режиссер кино для взрослых ужасно обрадовался бы такой фактуре. Настоящее море голых потных тел. Сопение, пыхтение и душераздирающие крики. Если мужчины явно занимались своим делом с удовольствием, то женщины протестовали во все горло.
— Это что? — спросил Данилюк.
— А, тут у нас насильники, — даже не глянула вниз Стефания.
— Я вижу, что насильники. Но они вроде… не очень страдают.
— Не эти. Те, внизу. Которые орут.
— Но это же… женщины. Даже… девочки, по-моему, — отвел взгляд Данилюк.
— Ну теперь-то да. Они испытывают то, чему сами подвергали других. И им это, как видишь, совсем не нравится.
— Вижу.
— А вон там твоя бабка, — указала Стефания. — Видишь плоскогорье?
— Прабабка. Двоюродная, — машинально поправил Данилюк.
О да, он видел плоскогорье. Настоящее плато размером с городской квартал. Это напоминало какой-то адский аэродром… или полигон. Весь изрытый кратерами, и в каждом — огромный кипящий котел.
Некоторые пустовали. В других варились одинокие грешники. В третьих кипел и бурлил настоящий людской суп.
Некоторые стояли без охраны. Другие охранялись одним-двумя скучающими чертями. Вокруг третьих дежурили целые отряды боевых демонов.
К одному из таких Стефания и велела лететь.
— Нам нужен котел B-712, - сказала она. — Вон, видишь?
Данилюк видел. Он еще как видел. При котле B-712 пыхтели две дюжины здоровых взмыленных чертей. Они неутомимо орудовали вилами, запихивая в кипяток… на секунду оно вырвалось, проявилось во всей красе, и Данилюк издал невнятный звук.
— Это… баба Маша?.. — пробормотал он.
Вероятно, когда-то существо в котле было старой женщиной. Сейчас… сейчас оно было размером с медведя гризли, покрыто спутанными волосами, обладало длинными кривыми зубищами, а главное — полуметровыми ногтями-кинжалами.
Существо дико визжало, брызгало слюной и пыталось добраться до чертей-охранников. Те вновь и вновь засаживали его в котел, а оно вновь и вновь оттуда лезло.
— Да, это у нас Буланина Мария Алексеевна, все правильно, — подтвердил бес-регистратор, когда Данилюк и Стефания подошли с вопросом. — Приговорена к тремстам пятидесяти одному году ада, отбыла из них тридцать три.
— И что это у нее за кара такая? — ошеломленно спросил Данилюк.
— Кара типовая — котел, — деловито ответил бес. — Просто здесь у нас территория для буйных.
— Для… буйных?.. В смысле?
— В прямом. При жизни эта грешница была скорбной разумом…
— Да, я знаю, она к старости того…
— Не к старости. Она всю жизнь была такой. Просто большую часть времени — слегка, незаметно. В частности, это проявлялось в том, что она всю жизнь собирала ногти.
— Чьи? — тупо спросил Данилюк.
— Свои, чьи же еще. Отстриженные. Хранила их в трехлитровой банке, выбросить не позволяла и настояла, чтобы их с ней похоронили. Родные выполнили предсмертную просьбу. И в результате теперь у нее огромные когти, с помощью которых она постоянно вылезает из котла. Но вы не волнуйтесь, мы ее сдерживаем.
Данилюк даже не стал спрашивать, можно ли ему с бабой Машей поговорить. И так видно, что старуха в полном неадеквате. Он только спросил:
— А нельзя назначить ей другое наказание, где когти не помогут? У вас же тут вон как изобретательно.
— Нельзя. Она абсолютно уверена, что ее место — в адском котле. Именно для того она и собирала ногти — чтобы из оного котла выбраться. Так что перевести мы ее никуда не можем.
— А что, у вас можно самому выбирать? — удивился Данилюк.
— У нас отзывчивая контора. Мы всегда идем навстречу пожеланиям клиентов.
— А если она все-таки выберется?
— Тут зависит от того, что она при этом будет испытывать. Если душа очистится — покинет Ад. Уйдет в Чистилище или на перерождение, по обстоятельствам. А если вылезет озлобленной пуще прежнего — может сама превратиться в демона. Собственно, она уже… наполовину.
Данилюк еще некоторое время мрачно смотрел на двоюродную прабабку. Ту ее часть, которая временами показывалась над котлом. Огромная кошмарная старуха дико хрипела и рычала, пыталась дотянуться когтями до чертей.
Похоже, не помогут тут ходатайства бабы Фени. Праведники в Раю действительно могут сокращать молитвами срок у своих родственников и друзей в Аду. Но только если те соответствующим образом откликаются и раскаиваются.
А здесь… вряд ли до бабы Маши вообще хоть что-то доносится.
