– Да, друг мой, – с усмешкой кивнул доктор.
– Но как же? Ведь вы не держали ее за руку… то есть за лапу.
– На мое счастье, оказалось, что заклинание действует при малейшем прикосновении. Она вцепилась в меня зубами, и оно сработало.
– Чудеса, – потрясенно прошептал священник. – Вы были собакой – невозможно поверить!
Рассмеявшись, Голд развел руками:
– Признаться, сейчас я и сам не очень в это верю. Но что было, то было.
– Что же случилось дальше?
– Да, собственно, ничего. Я покрутился еще немного в Кремле, пытаясь разузнать новости, услышал, что Марину бояре не тронули, и покинул Москву. Царем после меня стал… да, именно, Василий Шуйский, негодяй и отравитель, и свои любимые методы он использовал и на престоле.
– А что стало с Мариной?
Голд горько усмехнулся:
– Эта честолюбивая дама отказалась возвращаться в Польшу, видать, не могла представить себе, как царица московская вновь станет подданной польского короля. Через несколько месяцев поползли слухи, что я выжил, и появился самозванец, выдававший себя за спасшегося царя Димитрия, то есть за меня. И представьте, Марина уехала к нему, признала его мужем и вместе с ним боролась против Шуйского за престол.
– Да уж, – вздохнул викарий, – настоящая авантюристка. Неужели вы этого не понимали, когда добивались ее любви?
– Прекрасно понимал. Поверьте, я ни на секунду не заблуждался – единственной причиной ее согласия выйти за меня было желание стать царицей. Конечно, мне было больно это сознавать, но я слишком любил эту даму и не мог отказаться от нее.
– Понимаю. А что же стало с вами?
– Я направился на запад, в Европу, подальше от опасной Руси. Бежал, питаясь отбросами на придорожных постоялых дворах и заодно прислушиваясь к разговорам. Вот такая ирония: жажда власти привела меня в Москву, сделала самым могущественным человеком на свете, а покидал я эту землю в образе жалкой, облезлой собачонки.
– Что ж, греховные стремления и помыслы до добра не доводят.
– Позже я сотни раз прокручивал в голове этот год, – вздохнул доктор, – и не мог понять, что со мной произошло в то время. Власть настолько вскружила мне голову, что я стал отвратительным мерзавцем, противным и Богу, и людям. Поверьте, Джон, мне нелегко было рассказать вам об этом…
– Опасна власть, когда с ней совесть в ссоре, – процитировал викарий.
– Да, именно. Самодовольство ослепило меня, и я не видел очевидных признаков бунта. Я столько раз использовал слухи, знал их опасность, но пренебрег ею. Против меня использовали мое же оружие, а я не смог этому ничего противопоставить и шел к тому майскому дню, как овца на заклание. Вот уж верно говорят: если захочет Господь кого-то наказать, то лишит его разума. А меня было за что карать.
– Ну-ну, друг мой… А что стало с Петром?
Голд вопросительно поднял брови.
– С тем человеком, который называл себя сыном царя Федора.
– А-а… Вот он действительно был самозванцем. Насколько я знаю, его схватили и казнили, но я к тому времени уже покинул Москву.
«Удивительно, что себя Голд самозванцем не считает», – с недоумением подумал викарий, а вслух сказал:
– Вы обладаете удивительным даром, Майкл…
Тот вздохнул и горько произнес:
– В тот день, когда я забрал жизнь Франсуа, я начал платить за желание, которое загадал над прахом Филиппа Красивого. Мой сын стал первым в длинной череде несчастных, которых я лишил жизни. Такова цена моего дара, Джон.
Сердце священника сжалось: на Голда было страшно смотреть, такая боль отражалась в его глазах. Так вот оно, счастье бессмертия, о котором столь многие втайне мечтают!
Между тем доктор, закашлявшись, попросил:
– Позвольте мне, дорогой Джон, на этом закончить сегодняшний рассказ. Я бы очень хотел отдохнуть.
– Конечно, – заторопился священник, – я ухожу.
Он встал и направился к двери.
– Вы ведь навестите меня завтра? – спросил вдогонку доктор.
– Прямо с утра и приду.
В дверях викарий обернулся и посмотрел на Голда. Неужели его рассказ – правда? Неужели возможно, чтобы душа человека переселялась из одного тела в другое? Мог ли Голд, познав эту тайну, и в самом деле прожить жизнь в теле собственного сына? Мог ли быть загадочным русским царем, тайна которого не разгадана и поныне? Конечно, все это звучит как мистика, но… Чудеса случаются, уж кто-кто, а он-то, приходской священник, обязан в них верить… И все-таки, возможно ли такое?
«Как знать, – подумал викарий. – Как знать».
