– Но все это обойдется недешево. Необходимо пополнить мою казну.
А! Вот она, истинная причина встречи! Наконец.
Герцог помедлил, выбирая пирожное. Он взял розовое и откусил маленький кусочек. Зрелище было почти неприличным. Красивый мужчина, ширококостный, мускулистый, с благородным лицом и темными волосами Синклеров из Уика. Александр мог легко представить его стоящим на продуваемой всеми ветрами палубе корабля: руки на бедрах, плащ развевается, слышны звуки волынок, исполняющих старый шотландский марш. Как жаль, что герцог не такой человек!
Видимо, в какой-то момент Лахлан Синклер, герцог Кейтнесс, стал пародией на себя самого. Жизнь в Лондоне превратила его в ничтожество. В женоподобного слабака. И теперь у него болезненное, осунувшееся лицо, а в глазах неуверенность и тревога.
Александр знал, что Кейтнесс ему не понравится. Он только не знал насколько.
Лучше как можно скорее закончить этот разговор.
Он молча сунул счетные книги в руки герцогу.
Кейтнесс, похоже, слегка удивился, но отряхнул сахарную пудру с пальцев и стал перелистывать страницы, просматривая аккуратные столбцы, но так небрежно, что Александр засомневался, видит ли он что-нибудь.
Минуты через две он захлопнул книгу и вздохнул.
– Думаю, будет лучше, – сказал он с сильным английским акцентом, – если мы усовершенствуем эти земли.
Александр не верил своим ушам. Сердце колотилось в горле, кровь била в висках…
Не мог Кейтнесс сказать именно это! Слова были смертным приговором. Они означали конец всего, что было дорого для Александра. Всего.
– Ну, Даннет? Что скажете? Сколько времени вам потребуется, чтобы изгнать арендаторов?
Желчь кипела в глотке Александра. Глаза застлала красная пелена. Он скрипнул зубами и сжал губы.
В подобные моменты, когда им владела ярость или когда он терял голову, он совершенно утрачивал способность разговаривать. Как бы он ни пытался, не мог выговорить ни слова. Горло перехватывало. Язык примерзал к нёбу. Беспокойство терзало его. Перед глазами неизменно возникала картина: гороподобный человек навис над маленьким, дрожащим, заикающимся мальчиком и вопит так громко, что дрожат потолочные балки.
«Идиот! Болван! Ничтожный комок трясущейся плоти!» Дядя обзывал его именно так и прибавлял еще много ругательств, а потом размахивался мясистой лапой и бил мальчика с такой силой, что тот летел через всю комнату.
Глядя на герцога, Александр обвел пальцем длинный шрам на щеке. Жестокое напоминание, клеймо, навеки запечатленное на лице. Метка, оставшаяся с тех пор, когда удар едва его не убил. Тогда он и поклялся себе, что станет таким же гороподобным. Что заберет себе всю силу. И он использует каждую унцию этой силы, чтобы защитить тех, кого любит.
Такое время настало. Время постоять за свой клан. Именно сейчас и никогда больше.
Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и с максимальной отчетливостью произнес ответ:
– Нет.
– П-простите? – растерялся Кейтнесс.
Александр испытал мрачное удовольствие, слыша, как заикается великий лэрд Синклер. Видя, как его глаза раскрываются все шире. Как его взгляд падает на шрам Александра.
Герцог побледнел:
– Э… о чем вы?
О чем он? Ради всего святого! Неужели этот человек не слышит Александра или просто не хочет понять?
– Нет!
На этот раз громче. Увереннее. Яростнее. Никаких огораживаний. Никаких изгнаний. Никаких проклятых усовершенствований!
Александра затошнило. Даже обладай он серебряным языком и способностью склонять людей на свою сторону, этот… этот англичанин, которого не интересует ничего, кроме блеска золота, его не поймет. Герцога убедить невозможно. Он не видит ничего дальше своего изысканно завязанного галстука. Не видит подлости своего возмутительного требования. Не понимает, что это значит – быть шотландцем. Потому что сам он не шотландец.
Александр молча встал, поклонился герцогу Кейтнессу, собрал свои счетные книги и вышел из пыльного замка – реликта того времени, когда родство что-то означало, когда члены клана держались вместе и свирепо, подобно дикарям, защищали то, что им принадлежало. Даже если это означает его смерть или потерю всего, что ему дорого, он будет бороться с герцогом Кейтнессом и его усовершенствованиями. До последнего вздоха.
Ее разбудили грохот и проклятье. Ханна вскочила и всмотрелась в полумрак. После всех разговоров Ланы о призраках и тому подобном Ханна видела страшные сны, и неудивительно, что когда она проснулась, первая ее мысль была именно о призраках.
Чувствуя, как бешено колотится сердце, она смотрела на пляшущие в комнате тени и напрягала слух в попытке понять, что ее разбудило. Но все было тихо. Она уже решила, что все это следствие ее разыгравшегося воображения, когда Бруид неожиданно застучал хвостом по кровати. Раз, другой. Настоящий барабанный бой!
Дверь скрипнула, приоткрылась, и в щель ворвался свет свечи.
– Ханна, – прошептал кто-то.
Именно прошептал. Но у нее перехватило дыхание, а душа взлетела куда-то под потолок. Не призрак. Ее муж. Он дома!
– Я не сплю.
Александр вошел в комнату. Поднял свечу, и свет упал на его лицо. Ханна замерла, не сводя с него взгляда. Он был так прекрасен, что у нее заболело в груди. Он улыбнулся, и ее сердце перестало биться. Не успела она отбросить одеяло, спрыгнуть с кровати и подбежать к нему, как он оказался рядом. Быстро поставил свечу, сел и обнял ее.
– Как твоя поездка в Акерджил?
– Прекрасно, – сухо обронил он.
Она открыла рот, чтобы ответить, потребовать подробностей. Но он не позволил. Его рот был жадным. Теплым. Настойчивым. Ее обдало жаром, исходящим от его груди. Но больше всего ее заворожил его пыл.
Ханна так жаждала его все эти дни! Но очевидно, и он думал о ней. Думал об этом.
Он целовал ее с настойчивым отчаянием, покусывал шею, грудь, отчего по ее телу прошел восхитительный озноб. Откинув голову и глядя в потолок, она наслаждалась изысканной пыткой. Ах, он ласкал ее, мучил, дарил наслаждение.
Это сводило с ума. Это было ослепительно. Это было невероятно. Настолько, что все прозаические мысли должны были улетучиться у нее из головы, изгнанные, уничтоженные блаженством. Но это было не так.
Пока язык мужа путешествовал по ее телу, ей вдруг подумалось, что в мерцающем свете свечи стены ее комнаты еще больше напоминают навоз. Коричневый становится чуть темнее, а оттенок желтого еще тошнотворнее.
Она наморщила нос и склонила голову набок. Не просто навоз, а навоз больной коровы. Как это может быть…
– Ханна!
Она растерянно поняла, что Александр остановился. Разочарование было велико, но вместе с ним росла решимость. О, Ханна хотела продолжить начатое. Очень хотела. Но не здесь.
