– Расскажи про эту боль, Эдмунд. Она сильная, острая?
– Не очень. Все зависит от того, в какой момент она меня застает.
– Когда боли не бывает?
Внезапно глаза его сделались такими глубокими и темными, что она поежилась.
– С чего вдруг такая забота? Что приключилось с моей кровожадной Джейн?
– Не могу же я быть такой постоянно – это очень изматывает. Случается, и я бываю вежлива и тактична.
– Это вовсе не обязательно. – Эдмунд отошел от камина и приблизился к журнальному столику. – Может, допьешь свой бренди? Это хороший алкоголь, долгой выдержки.
– Я не хочу больше.
– Ты же сказала, что тебе понравилось.
Джейн потрясла головой.
– Еще и пяти минут не прошло, как ты сказал, что можно и не допивать. Так что изменилось? Тебе так претят разговоры о твоем здоровье? Только скажи, и мы никогда больше к этому не вернемся.
Он бессильно опустил руки.
– Все не совсем так.
– А как?
– Зачем эта демонстрация доброты и супружеской заботы? Тебе нет нужды притворяться.
Уязвленная недоверием, Джейн дала ему резкий отпор:
– Я вовсе не притворяюсь. Если у тебя проблемы с желудком, мне нужно понять, чем я могу помочь.
Он недоуменно моргнул.
– В самом деле?
Она вскинула подбородок:
– Да, в самом деле!
– Ну что тут сказать… Мне столько всего приходится удерживать в голове, что о еде просто забываешь, да и желудок тогда не беспокоит.
– Но ведь мыслями сыт не будешь, иначе я с удовольствием поделилась бы с тобой своими, хотя от них мало проку.
Эдмунд улыбнулся, на что она и надеялась. Джейн подошла к вазе, той самой красивой китайской вазе, и пробежалась пальцами по эмали.
– Джейн, могу я прийти сегодня?
Неожиданный вопрос застал ее врасплох, но пальцы машинально продолжили свое путешествие по выпуклостям вазы – пурпурной линии реки и бугристым узелкам темно-коричневых гор.
– Не подумай, что… Я хочу сказать, что готов ждать… прежде чем возлагать какие-то надежды.
Эдмунд никак не мог грамотно построить фразу, слова беспорядочно слетали с его языка, и до Джейн никак не доходил смысл.
Она повернулась к нему.
– Тогда что ты задумал?
– Всего лишь хочу провести вечер в твоем обществе и…
– Говори же наконец, или, клянусь, запущу туфлю тебе в голову!
Его лицо скривилось в нерешительной улыбке.
– Я подумал, мы можем лечь спать вместе, ничего больше… хорошенько выспаться.
– И все?
– Ну, возможно, так лучше…
– Ты спрашиваешь или утверждаешь?
– Я думаю, тебе это понравится больше.
Эдмунд продолжал нести чушь, вместо того чтобы просто сказать ей правду, и с каждой секундой Джейн все сильнее хотелось запустить в него туфлей.
– Ты уверен, что хочешь именно выспаться?
– Полагаю, да. Пока не пробовал.
– Не спал со своей женой? А с кем же тогда каждую ночь была я?
Его улыбка растаяла:
– Боюсь показаться грубым…
– Готова дать десять тысяч фунтов, чтобы услышать хоть одну грубость.
– Ты меня переоценила. Прости за бестактность, но я никогда не оставался с женщиной до утра.
Она понимала, что у мужа до нее были женщины, но одна лишь мысль об этом вызывала вспышку ревности.
– Почему?
– В этом не было смысла.
– А какой смысл ты ищешь?
– Джейн, я не желаю обсуждать с тобой…
– Нет уж, давай обсудим.
Джейн отдавала себе отчет в собственной грубости и бестактности, но что ей оставалось? Муж не желал делиться с ней своими мыслями, намерениями, проблемами со здоровьем, а она хотела добраться до истины хотя бы в одном из терзавших ее вопросов.
Вздохнув, Киркпатрик взял пальцы жены в свои ладони, притянул ее на диван и сел рядом. Не желая смотреть ему в глаза, Джейн уставилась на свою китайскую вазу и процедила сквозь зубы:
– Давай обсудим, Эдмунд!
Он отпустил ее и поднялся.
– Хорошо, если ты настаиваешь. Нет смысла оставаться с женщиной до утра, если единственная цель встречи – доставить друг другу удовольствие. Как только цель достигнута, встречу можно закончить и прекрасно выспаться одному.
Ей нечего было ему ответить. Его слова ранили, но резкость, с какой они были произнесены, ранила сильнее, однако болезненная их честность принесла ей долгожданное удовлетворение.
– А что, если, – она сглотнула, – удовольствие женщине доставляет не совместный сон, а… сама близость?
– У меня есть свои границы.
Эдмунд застыл на мгновение, будто сбился с пути, затем опустился на диван рядом с Джейн.
– А у меня?
Опершись на тростниковую спинку дивана с мягкими шелковыми подушками, он прикрыл глаза.
– Мои границы отличаются от твоих.
– Чем же?
– Да всем.
Его руки отыскали ее маленькие ладони и сжали тонкие пальцы.
– Ты обиделась? Мои слова оскорбили тебя? – И прежде чем Джейн успела отреагировать, Эдмунд быстро добавил: – Я знал: мне не стоило говорить с тобой об этом, потому что к нам с тобой это не имеет никакого отношения.
Как ему удавалось переворачивать все с ног на голову? Но все, с нее довольно!
– Удовольствие не имеет к нам отношения? – переспросила Джейн до приторности вежливо.
– Я не об этом. В основе нашего брака – благоразумный расчет, но с удовольствием мы, похоже, немного просчитались…
– Если не считать первой ночи, – возразила Джейн, – то все остальное в порядке.
– В порядке…
– Видишь ли, мне не с чем сравнить, поэтому «в порядке» – единственная оценка, которую я могу дать.
– Не буду скрывать, я надеялся на «великолепно» или «восхитительно».
– Похоже, у тебя склонность к пышным эпитетам, – заметила Джейн скептически, не отрывая взгляда от вазы, чтобы не смотреть ему в глаза. – Так значит, то было лучшее, на что ты способен, если сразу же потом уходил?
Молчание было чрезмерно долгим и пустым, словно незатихающее эхо.
– С тобой я всегда показываю лучшее, на что способен.
– В таком случае все в порядке.
Большим пальцем Киркпатрик мягко взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
