Он не захотел пустить ее в свою жизнь, не пожелал расстаться со своими секретами. Джейн готова была измениться, стать такой, какой он хотел бы ее видеть, дать ему то, что он пожелает, ведь хорошая жена должна угождать мужу. Да, была, до вчерашнего вечера, но теперь ее больше не волновало, какая она жена. В этой игре она проиграла, равно как и за карточным столом лорда Шерингбрука.
Дверь распахнулась, послышались тихие шаги, а вслед за ними – голос Луизы:
– Сейчас подадут чай с бисквитами. – Графиня поприветствовала подругу и уселась в кресло напротив, даже не пытаясь скрыть удивление. – Моя сестра Джулия всегда говорила, что с любой проблемой справиться проще, когда под рукой есть бисквиты.
– Почему ты решила, что у меня есть проблемы?
Луиза начала загибать пальцы:
– Первое: ты приехала в слишком ранний для визитов час; второе: привезла чемодан; третье: твоя горничная, по словам Алекса, выглядит перепуганной. Итак, что случилось? Чем смогу – помогу.
– Ничего особенного. Просто хотела попросить ненадолго меня приютить.
Даже в том, как Луиза откинулась в кресле, чувствовалась грациозность и утонченность. Джейн в который уже раз позавидовала подруге, высокой и статной, всегда элегантной, наделенной прекрасным чувством юмора и в то же время острым умом. Никогда Джейн не стать для мужа такой, какой стала Луиза для Хавьера. Он был просто очарован супругой и не сводил с нее глаз, полных желания.
– Принимая в расчет то количество тайн, которыми мы с тобой делились, – тихо проговорила Луиза, – надеюсь, ты знаешь, что можешь рассказать мне все. Но если тебе не хочется, настаивать не буду. Оставаться здесь ты вольна столько, сколько потребуется.
Джейн попыталась выразить подруге благодарность, но Луиза протестующе подняла руку:
– Есть только одна загвоздка: на Рождество мы решили уехать за город.
Джейн вдруг почувствовала себя такой одинокой, особенно рядом со счастливой подругой.
Когда лакей принес чай и покинул гостиную, она спросила:
– Как долго вас не будет?
– Мы вернемся после крещенского сочельника. Алекс что-то приготовил для своих арендаторов, помимо обычных подарков распорядителям.
– Интересно. И что же это?
– Что-нибудь полезное: вещи, продукты, одежда.
Да, в некоторых вопросах Хавьер был, точно как Эдмунд со своими шляпами.
– А почему вы решили это Рождество отпраздновать в имении? – поинтересовалась Джейн.
– Ну… – Графиня вдруг покраснела. – Тому есть причины… сентиментального характера. Мы познакомились в Клифтон-Холле, вот и надумали там провести Рождество.
– Стало быть, собираетесь творить непотребства в библиотеке? – съязвила Джейн. – Впрочем, можешь не отвечать.
– Хорошо, не стану, – улыбнулась Луиза. – Кстати, можешь поехать с нами, если не желаешь оставаться в Лондоне.
Графиня взяла маленькой изящной ложечкой сахар и медленно пересыпала в сахарницу, потом опять взяла и пересыпала, наблюдая за белой искрящейся струйкой.
– Ну а если захочешь остаться в Лондоне, поближе к человеку, которого, возможно, любишь, то можешь располагать нашим домом.
– Я подумаю, – пробормотала Джейн.
– В любом случае можешь рассчитывать на мою поддержку, – улыбнулась Луиза.
Приглашение отметить Рождество с друзьями было, безусловно, соблазнительным, но Джейн понимала, что в Клифтон-Холле почувствует себя неуютно: в лучшем случае – помехой, в худшем – о ней просто забудут.
– Пожалуй, все же останусь здесь, – решила она наконец. – Буду развлекать себя сплетнями обо мне.
– Развлекать? – с сомнением переспросила Луиза. – Думаешь, это смешно? Что касается меня, то я считаю сплетни крайне неприятными.
– Это понятно: ты не любишь, когда говорят о тебе.
– Да, я бы не возражала, если бы сплетничали о моем обаянии и интеллекте.
Джейн хмыкнула, сложив руки на груди.
– Думаю, тебе не приходилось чувствовать себя всеми забытой.
– Приходилось, Джейн. – Луиза разломила бисквит над блюдцем. – И забытой, и покинутой. Скромность помешала мне произвести впечатление в обществе в свой дебютный сезон. Ты как-то сказала: нет ничего хуже, чем приехать в Лондон и обнаружить, что город не заметил твоего присутствия. От отчаяния я обручилась: это был бы идеальный брак по расчету.
Джейн вспомнила, что Луиза когда-то была помолвлена, но ее жених влюбился в ее сестру Джулию, на которой потом и женился.
– Ну ведь нашелся же тот, кто сделал тебе предложение, чтобы потом тебя все забыли.
Джейн понимала, что ее бестактность переходит все границы, должно быть, она сделалась слишком нервной. Почему она чувствовала себя такой уязвленной, если уйти решила сама? Страдать и кровоточить должно было сердце Эдмунда, не ее, но в действительности страдала она. До сердца мужа ей так и не удалось добраться, и именно это ранило больше всего.
– Прости, Луиза. Мне не следовало этого говорить и тем более спорить.
– Я понимаю. – Подруга поставила блюдце на стол. – Но мы с тобой разные, и общество относится к замужним и незамужним дамам, к леди и баронессам по-разному. Сплетни, терзавшие меня в ту пору, тебя бы не тронули вовсе.
Джейн всплеснула руками.
– В обществе вскоре забудут о моем неудачном браке, но если не повезет, то я обречена: на меня просто перестанут обращать внимание, я стану изгоем.
Луиза пристально смотрела на Джейн.
– А чье внимание для тебя так важно?
Джейн стиснула зубы.
– Когда не получаешь внимания от того, кто тебе действительно небезразличен, то начинаешь искать его в других.
– Что-то ты загадками говоришь. – Луиза наполнила чашки чаем из фарфорового чайника и поставила его на столик. – Но если для тебя это имеет какое-то значение, то знай: ты небезразлична нам – мне и твоему кузену.
Джейн отвернулась, пытаясь справиться с душившими ее слезами. Горло сжало спазмом, так что чай пришелся как нельзя кстати.
– Речь не о вас. – После долгого молчания, прерывавшегося тихими вздохами, она с горечью промолвила: – Ведь любовь друзей и семьи не то же, что любовь мужчины.
Джейн грустно покачала головой и отвела взгляд в сторону: нельзя проявлять слабость и давать волю слезам. Чтобы успокоиться, она устремила взор на картину с изображением Клифтон-Холл, имения Хавьера, залитого солнечным светом, и через некоторое время задумчиво проговорила:
– Мой брак словно дом без мебели… Крыша над головой и стены защищают от непогоды, но я не чувствую себя счастливой, я там чужая. В моей семейной жизни нет места… мне.
Она не отводила взгляда от Клифтон-Холла до тех пор, пока глаза не наполнились слезами. Нигде она не чувствовала себя дома: ни в Мичетте, ни у Хавьера. И лишь однажды ощутила некое подобие домашнего уюта, когда поставила на журнальный столик в гостиной китайскую вазу.
