– Это ищейки с Боу-стрит пришли арестовать тебя за неправильное ношение шейного платка.
– Или заковать тебя в кандалы за неуважение к старшим.
– Вам совсем не приходит в голову, кто бы это мог быть? Ни у кого из присутствующих совершенно случайно не имеется своенравного супруга? – с улыбкой спросила Луиза.
– У каждой из нас. Только вы предпочитаете все загадками говорить, – пожала плечами Джейн.
Хавьер отложил газету, поднялся и отправился к двери, за которой стоял дворецкий.
– А, Холлис! Мы пришли к выводу, что этот грохот как-то связан с леди Киркпатрик. Мы правы?
– Совершенно, милорд.
– Кто бы сомневался! – вздохнул Хавьер. – С самого рождения эта дамочка привносит в мою жизнь хаос.
– Милорд, лорд Киркпатрик желает говорить с женой с глазу на глаз.
– Конечно, проводите его сюда. – Луиза выразительно кашлянула, и Алекс добавил: – Если, конечно, леди Киркпатрик сама того желает…
– Да-да, – кивнула Джейн. – Да, я готова его принять.
С очевидно фальшивым зевком Луиза поднялась из кресла и сообщила, что они с Алексом ужасно утомлены и отправляются наверх, но Хавьер в ответ незамедлительно заявил, что нисколько не устал и намерен присутствовать при их разговоре, поскольку леди Киркпатрик находится под его защитой.
– Алекс, она находится под твоей крышей, а защищать ее – дело Киркпатрика. И вряд ли ее репутации повредит визит собственного мужа. Пойдем, мы здесь лишние, – попыталась переубедить графа Луиза и быстро шепнула Джейн: – Если все же наше присутствие потребуется, пошли за нами слугу.
Вскоре после того как лорд и леди Хавьер покинули гостиную, появился Эдмунд. В волосах у него поблескивали капли воды от растаявшего снега, голубые глаза казались еще светлее из-за сюртука цвета льда, черты лица казались такими жесткими, словно тоже были высечены изо льда. Джейн не могла понять, что привело его сюда в столь поздний час.
– Ты ужасно выглядишь: так взволнован, наверняка замерз… Входи, садись ближе к огню.
Она встала и решительно усадила его в кресло.
– Сядь и ты, Джейн. Мне нужно многое тебе рассказать.
Она не стала спорить и, усевшись в кресло напротив, поторопила:
– Чего же ты ждешь? Начинай.
– Когда я закончу свой рассказ, ты больше никогда не захочешь вернуться ко мне.
– Как только ты признаешься мне в любви, я тут же вернусь, потому что ты не солжешь.
Эдмунд молчал и только смотрел на нее.
– Вот видишь… ты не готов.
– Нет, дело не в этом. Я думал, что ты вообще никогда не вернешься. Впрочем, все сложнее. Я обязан рассказать всю правду о моей семье. Ты будешь первой, кому я раскрою эту тайну, и только после этого смогу предложить тебе вернуться. Не знаю даже, с чего начать…
Воцарилась пауза: тишину нарушал только треск дров в камине, – наконец Джейн предложила:
– Может быть, так: «Однажды, давным-давно…»?
– Пожалуй. – Эдмунд немного ослабил шейный платок и со странной, натянутой улыбкой начал: – Однажды, давным-давно, а точнее, около тридцати лет назад, молодую ирландку выдали замуж за барона из Корнуолла. Это был брак по расчету. В дом мужа, которого никогда не видела, она привезла с собой слугу по имени Томас Тернер. Он был умен и обаятелен и вскоре стал близким другом и управляющим барона. Супруги обзавелись сыном, и со временем Тернер стал его учителем.
– Похоже, это человек многих талантов, – заметила Джейн.
– Поистине многих, – согласился Эдмунд. – Видишь ли, он к тому же был любовником баронессы, а значит, скорее всего и отцом двух ее дочерей, рожденных после сына. Помимо прочего Томас Тернер еще и воровал.
Джейн почувствовала, как пробежали мурашки по коже, хотела что-то сказать, но переборола себя: надо дать ему выговориться.
– В тысяча семьсот девяносто восьмом году в Ирландии произошло восстание. Ирландские католики вновь воевали с англичанами. Это старинная вражда, но до того борьба не была столь кровавой. Мятеж был подавлен, лидеры казнены, и сторонники восставших смирились с поражением. По крайней мере, так казалось тогда.
Тернер был ревностным католиком и ирландцем до мозга костей: призывал к возрождению движения, говорил о свержении английского гнета, о свободе и справедливости и при этом играл на чувствах барона к жене. Несчастный барон любил ее, но так и не смог завоевать ее сердце: для Тернера и баронессы он был лишь помехой…
– Но им были нужны его деньги.
– Совершенно верно: они нуждались только в его деньгах. Тернер убедил барона помочь мятежникам, пожертвовать драгоценности. Барон был слаб, поддался на уговоры, наконец-то почувствовав себя нужным. Он не воспринимал это изменой и не знал, что изменников казнят, а их детей лишают наследства и титулов. Тернеру было все равно, что станет с бароном и его потомками: он намеревался жениться на баронессе и бежать в Ирландию, – а все, что не удастся забрать, пусть отойдет короне. Но Тернер был хорошим учителем, и сын барона к тому времени уже кое-что понимал в законах, а также прекрасно знал, какие наказания за какие преступления назначаются. Понимал он и то, поскольку был, как и все дети, любопытен и совал нос в чужие дела, что Тернер и его мать – любовники, и не доверял ни учителю, ни матери. Он старался подражать отцу, но это было тяжело. Не во всякой истории есть герои. В ночь, когда Тернер с солидной суммой денег и драгоценностями должен был отправиться в Ирландию, барон послал сына с письмом к нему, но тот обратился к властям, предав таким образом собственного отца.
– Малое предательство, чтобы предотвратить большое.
– Предательство собственного родителя не может быть малым или большим, – пробормотал Эдмунд, – это все равно предательство. Рассказывать осталось совсем немного. Тернер был арестован за кражу, но по просьбе барона не казнен, а отправлен на каторгу на двадцать лет. Барон уничтожил все бумаги, которые могли бы стать компроматом, и жил тихо и спокойно до самой кончины. Умер он спустя некоторое время из-за несчастного случая во время охоты.
– А что же сын? – хрипло спросила Джейн.
– Сын никогда не просил прощения, а стало быть, и не получил. Баронство он унаследовал по праву рождения, а отец не разговаривал с ним после той роковой ночи. После смерти барона семья окончательно развалилась, сын винил в этом себя, поэтому уехал на учебу и больше никогда не возвращался домой.
– Что стало с Тернером?
– После двадцати лет каторги, проведенных в Австралии, он всеми правдами и неправдами смог вернуться в Англию с мыслью о мщении и отыскать мальчика, разрушившего его мечты, которого люто ненавидел.
Оторвав взгляд от огня в камине, Эдмунд твердо посмотрел Джейн в глаза.
– Тебе Тернер известен как Даниел Беллами.
