– Ты, стало быть, выбрал…
– Вообще-то мне нет никакого дела до этих секретов – столько лет прошло. Ну и что, что все это дерьмо всплывет на поверхность? – перебил его Эдмунд. – Это больше касается вашей любовницы и ваших же отпрысков, Мэри и Кэтрин. Вот пусть у вас голова и болит.
Он нагло уставился на Тернера и вдруг с удовольствием заметил, что негодяй словно съежился: стал меньше ростом, на лице резче обозначились морщины, которые раньше скрывала постоянная улыбка. В волосах серебрилась седина, а пышные кружева на воротнике и манжетах не могли скрыть старческие пятна на коже.
Перед ним сидел не коварный злодей, а уже очень немолодой и далеко не успешный человек, не способный обеспечить себе существование ничем, кроме интриг и воровства.
Однако надо продолжать играть роль.
– Что же до Джейн, – язвительно продолжил Эдмунд, – то она совершенно отгородилась от внешнего мира. Между нами все кончено, Тернер. Только не надо так на меня смотреть! Вы же знаете, что я непревзойденный мастер в этом деле. Оплачивать чужие счета, ничего не получая взамен, для меня проще простого.
– Ты имеешь в виду свое семейство в Корнуолле? – натянуто улыбнулся Тернер.
– Совершенно верно. Но и супругу я все еще считаю частью своей семьи и не позволю вам вмешиваться в ее жизнь. Впрочем, зачем я вам это говорю? Вперед, попытайтесь встретиться с ней. Она не позволит даже впустить вас в дом, как бы вы ни пытались уговорить ее. Именно в этом, если память не изменяет, и состояла ваша угроза?
– Ошибаешься, мальчик мой: примет. Я виделся с ней чуть ли не каждый день с того момента, как она тебя покинула.
В глазах негодяя было столько злорадства, что Эдмунд застыл, даже играть не пришлось.
– Она не призналась тебе, что учится играть в шахматы? И кто, ты думаешь, ее наставник?
Тернер откинулся на спинку кресла, удовлетворенный растерянностью Эдмунда.
– Говорил я тебе: игра еще не кончена. Недалек тот день, когда я добьюсь от леди Кей того, что мне нужно, так или иначе.
– Вы омерзительны!
– Ничуть не больше тебя, – парировал Тернер. – Взгляни на свою жизнь, мой мальчик. Заперся в четырех стенах и коротаешь дни, как в темнице. Совершенно не знаешь, что делать со своей жизнью. Тратишь время попусту.
– Попусту? Да нет, я участвую в жизни страны как член парламента, забочусь о своей матери и сестрах, которых вы покинули. Если вам хочется полюбоваться на человека, который попусту тратит свою свободу, могу помочь. Двадцать лет вы пребываете в разлуке с женщиной, которую, как утверждаете, любите, и теми, кого называете своими дочерьми. Так откуда же столько праведного гнева, будто это я тому виной, что вы до сих пор порознь?
– Насчет праведного гнева ты прав: кто еще виноват в разрушении нашей семьи, если не ты, мой мальчик…
– Не пытайтесь свалить всю вину на меня. Вы с моим отцом подложили бочки с порохом – я лишь высек искру. Если бы вам было хоть какое-то дело до вашей любви и ваших детей, мы сейчас не сидели бы друг против друга. Ничто не могло бы остановить вас на пути к ним. Вместо этого вы уже который месяц пытаетесь устрашить меня мыслью, что окажетесь с ними рядом. – Эдмунд захохотал. – Они же для вас давно чужие. Злоба – вот все, что у вас осталось.
Он не мог смотреть Тернеру в глаза, и не только потому, что было противно: дело в том, что слова, слетевшие с языка, могли легко относиться и к нему самому, Эдмунду.
– Если ты так хорошо разбираешься в любви, почему же не сумел удержать жену? – холодно осведомился злодей.
– Я ничего не знаю о любви, но не знаете и вы.
Может, когда-то Тернер и любил мать Эдмунда, может, когда-то давным-давно разлука с возлюбленной и дочерьми оказалась для него страшным ударом, но он столько лет жил с ненавистью, что в его сердце не осталось для любви места.
– Если бы вы хотели отправиться в Корнуолл и примерить на себя роль мужа и отца, это не повлекло бы за собой никаких опасностей и затруднений. Вы бы не могли сделать им больно своей любовью, а мое мнение никого не волнует. Желаете сыграть в шахматы? Получайте: ваши пешки биты.
Тернер насупил брови.
– Может быть, но у меня находится королева, не забывай об этом.
– Руки прочь! Это самая сильная фигура на поле.
– Да только она ничего не стоит без короля.
– Хватит метафор! Леди Киркпатрик не шахматная фигура. И как бы я ни желал избежать огласки скандального прошлого моей семьи, с радостью направлю по вашему следу ищеек с Боу-стрит, в случае если у кого-то еще в Мейфэре исчезнут драгоценности. – Презрительно усмехнувшись, Эдмунд поднялся и оперся обеими руками о стол. – Ну что же, мне сказать вам на прощание «вон» или отправитесь восвояси сами?
– Уже спешу! Надо ведь подготовить ловушку для королевы, не так ли? – широко улыбнулся Тернер, а потом и вовсе подмигнул.
Эдмунд же, напротив, следил за ирландцем немигающим взглядом, пока тот не закрыл за собой дверь.
Наконец можно было расслабиться, расправить плечи. Кажется, все прошло по плану. Тернер ничего не заподозрил: не зря же Эдмунд ему угрожал! – и явно покинул особняк с ощущением триумфа. Лишний раз это убедило его в том, что для злодея месть, желание сломить своего бывшего воспитанника было гораздо сильнее любых других чувств.
Набросав письмо Джейн и еще несколько необходимых сообщений, Киркпатрик запечатал их и вручил курьеру. На случай если Тернер вдруг следит за его домом, Эдмунд приказал курьеру не забывать о бдительности.
Чтобы немного отвлечься от размышлений о прошлом и будущем, Киркпатрик провел рукой по корешкам книг в шкафу, остановился на тонком томике и вытащил его. По иронии судьбы это оказался Шекспир, «Гамлет». Меланхолия и даже депрессия, борьба, смерть, интриги, стражники, которые бродят по замку в поисках призрака старого короля, убитого ядом, подсыпанным ему в ухо собственным братом.
– М-да, явно не то, что мне сейчас нужно, – буркнул Эдмунд, но все же пролистал несколько страниц. Его внимание привлекла реплика, вложенная в уста Марцелла, стражника:
Есть слух, что каждый год близ той поры,
Когда родился на земле Спаситель,
Певец зари не молкнет до утра;
Тогда не смеют шелохнуться духи,
Целебны ночи, не разят планеты,
Безвредны феи, ведьмы не чаруют, –
Так благостно и свято это время.
Прекрасные слова о Рождестве! Впрочем, крылось в них и нечто большее. Когда соотечественники пребывали в страхе, Марцелл сумел сохранить оптимизм: Рождество, по его словам, время, когда все возвращается на круги своя, призраки спят, а ведовство колдунов бессильно. Что, если в этот светлый праздник чудеса случаются и с обычными людьми?
На этой позитивной ноте Эдмунд закрыл книгу.
