Многих бюрократических вывертов не наблюдалось по той же причине, по какой их не бывает в воющей армии. Система регулировалась войной. В таких суровых условиях бюрократический организм размножаться не может.
* * *
Однако в военный коммунизм закладывалась мина замедленного действия. Сама система распределения, как позже — плановая экономика, предполагает огромную систему учета и контроля. «Социализм — это учет», — сказал Ленин. А кто учитывает? Вот именно. Кроме того, любая революция открывает бездну так называемых социальных лифтов. То есть возможности в мгновение ока взлететь сколь угодно высоко. И взлетали. Обстоятельства таких взлетов могли быть совершенно случайны. Вот пример, отраженный в знаменитом романе Анатолия Мариенгофа «Роман без вранья». Друг его и Есенина Григорий Колобов (в романе — Молабух) внезапно угодил в большие железнодорожные начальники, хотя не был ни железнодорожником по специальности, ни членом партии, ни даже пролетарием. С чего бы это? А вот так случилось.
Это я к тому, что в управленческую структуру занесло революционными ветрами огромное количество самых разных людей. К тому же партия, из которой поставлялись основные кадры, росла как на дрожжах. Так, в 1919 году лишь восемь (!) процентов в ВКП(б) составляли люди, вступившие в нее до февраля 1917 года. А 80 % вступили в партию после Октября. Разумеется, при таком наплыве в большевики попадали очень разные люди. Одни вступали из желания «победить или умереть коммунистом», другие… Мало ли зачем.
Все это проявилось в полной мере — лишь только стало понятно, что большевики уселись если и не надолго, то, по крайней мере, в ближайшем времени их крушения ждать не придется. Огромная бюрократическая машина начала с успехом проявлять свои милые качества. Тем более что военный коммунизм закончился и начался нэп. Жить становилось лучше, а появившаяся коммерция открывала широкий простор для коррупции. И вот тогда-то сразу и резко проявилось: страна, претендовавшая на создание принципиально нового общества, оказалась донельзя забюрократизированной. Всего три года исполнилось новой власти, а уровень бюрократии был уже просто аховый. Хуже того. Благодаря «высокой» квалификации чиновников система работала хуже некуда.
К примеру, в 1918 году Ленин писал с восторгом: «…В России совсем разбили чиновничий аппарат… и дали гораздо более доступное представительство именно рабочим и крестьянам, их Советами заменили чиновников, или их Советы поставили над чиновниками». И это не слова на публику. Ильич и в самом деле так думал.
А уже в 1920 вождь мирового пролетариата заговорил уже по-другому:
«Наш госаппарат, за исключением Наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху».
Ему вторил один из ближайших соратников Троцкого А. Иоффе. Наблюдая нравы новой элиты, в том же году он отмечал с горечью: «Сверху донизу и снизу доверху — одно и то же. На самом низу дело сводится к паре сапог и гимнастерке; выше — к автомобилю, вагону, совнаркомовской столовой, квартире в Кремле или «Национале»; а на самом верху, где имеется уже и то, и другое, и третье, — к престижу, громкому положению и известному имени».
* * *
Нельзя сказать, чтобы вожди не понимали опасности. Карл Маркс много места в своих работах отвел изучению бюрократии. И, если не считать «классового подхода», подошел к вопросу серьезно и обстоятельно. У него много интересных мыслей и ценных наблюдений по этому поводу. Его главный оппонент и критик, анархист Михаил Бакунин, предсказывал: после революции «по Марксу» появятся «революционные» чиновники, которые все подгребут под себя. Бакунина Ленин и Троцкий тоже читали. Так что большевики как из теории, так и на практике, видя происходящее вокруг, попытались начать борьбу.
В 1920 году ЦИК (Центральный исполнительный комитет) издал постановление о так называемом партмаксимуме. Этот документ устанавливал единую фиксированную тарифную сетку зарплаты для всех «служивых» коммунистов — партийных, советских, профсоюзных и хозяйственных руководителей. Смысл этого документа — размеры окладов ПАРТИЙНЫХ руководителей и чиновников не должны превышать заработную плату высококвалифицированного рабочего. А непартийных — пожалуйста! Так, в 1924 году директор завода — коммунист получал 187,9 рублей, а такой же директор-беспартийный — 309,5 рублей.
Высокооплачиваемые коммунисты должны были в обязательном порядке отчислять определённую часть зарплаты в фонд взаимопомощи остронуждающимся членам партии. Постановлением ЦК ВКП(б) от 7 мая 1928 года партмаксимум был определён в размере 2700 руб. в год.
Это, однако, не означало, что член партии не мог зарабатывать больше этой суммы, например, в случае получения авторских гонораров. Но он был обязан сдавать в партийную кассу 20 % «с первых 2700 руб. излишка» (т. е. с суммы, превышающей партмаксимум), 30 % — с суммы излишка от 2700 до 5400 руб. и 40 % — с суммы излишка, превышающего 5400 руб. Типичный прогрессивный налог.
Идея очевидна. Это была попытка перекрыть дорогу в партию, а значит, и кратчайший путь к карьере тем, кто шел в ВКП(б) в расчете на получение материальных благ. В те времена еще сильна была вера в «сознательность». Предполагалось, что коммунист, работающий за идею, а не за зарплату, не будет «бюрократом».
Кстати, именно с фельетонов двадцатых годов это слово на долгие годы приобрело резко негативный оттенок. Считалось, что «сознательный» советский служащий (слово «чиновник» тоже было ругательным) будет работать правильно и хорошо.
Но мы уже видели, что дело тут не в личных качествах, а в системе. Ведь и солдат может быть гуманистом, но, попав на войну, он вынужден убивать. Тем более что все, кто жил при советской власти, знают: тогда размер зарплаты определял далеко не все.
Вот и в двадцатых годах чуть ли не на любом предприятии и в каждом учреждении имелся собственный распределитель, где распределялись продукты и товары либо повышенного спроса, либо со скидкой. Тогда этим занимался местный профсоюз.
Разумеется, в управленческих учреждениях возможностей достать что-либо слева было больше.
Не говоря уже о коррупции, которая расцвела бурным цветом. Вспомните роман «Золотой теленок», в котором описывается снабженческая контора «Геркулес». Какие дела крутил ее директор! Ильф и Петров, профессиональные журналисты, знали, о чем писали. Множество их фельетонов посвящены той же теме.
* * *
В общем, партмаксимум не помог. И тогда пытались зайти с другого бока. Появилось Письмо ЦК от 27 июля 1921 года «Об очистке партии», с которого началась эпоха так называемых партийных чисток. Часто под этим словом понимаются репрессии. Но это неверно.
В общем-то, очистка своих рядов от нежелательных или сомнительных элементов — право каждой партии или общественной организации. Вот и в упомянутом Письме упоминалось, что за время революции ВКП(б) разрослась с 80 до 600 тысяч человек. Если отрешиться от коммунистической «фени» вроде «мелкобуржуазных элементов», то смысл прост — необходимо избавиться от тех, кому в наших рядах не место. ЦК выражал надежду, что «каждая организация и каждая ячейка найдут достаточно понимания и такта, чтобы действительно честных и преданных партии советских служащих и выходцев из буржуазной интеллигенции оставить в наших рядах. Но по отношению к сколько-нибудь сомнительным элементам из этой среды мы должны быть беспощадны».
