— Никто ничего не видел, — сказал Кеннет, в его голосе прозвучала нотка раздражения. Было ясно, что он не хотел развивать эту тему.
— Да неужели?! И ты не шлепал Лору Уилки по ее маленькой попке прямо в центре танцевального зала? Даже не пытайся отнекиваться. Я сама видела — и будем надеяться, что другие пятьдесят человек этого не заметили. Но знаешь, вот что меня действительно задело, так это то, что ты не мог подождать еще пять жалких минут в туалетной комнате, прежде чем высовываться оттуда. Такое впечатление, что ты просто хотел, чтобы тебя застукали.
Кеннет сдвинулся на край кресла и воровато водил глазами с одной точки ковра на другую, как будто искал что-то, что обронил. Мышцы лица у него дергались.
— Вспомни ту вечеринку, — сказал он, — когда я зашел в комнату и застал тебя с Руди Свиннингтоном.
— О чем ты говоришь?
— Это было в доме братства Сигма-Кси.
— Ох, ради всего святого, это было больше двадцати пяти лет назад, еще до того, как мы стали встречаться. Ты ради этого ездил в Нью-Гэмпшир, чтобы вновь вспомнить это?
— Но в этом-то все и дело. Я не знал тебя, но простил. Я позвонил тебе через три дня и пригласил погулять. И это после того, как ты вела себя как последняя шлюха с самым сексуально озабоченным парнем в моем братстве.
— Возможно, ты позвонил, потому что решил, что со мной легко можно перепихнуться.
— Ага! — воскликнул Кеннет с таким злорадством, как будто ему удалось подвести главного свидетеля обвинения к краю пропасти. — Скажи мне, ведь я тебя никогда об этом не спрашивал. Ты трахалась с Руди той ночью?
— Я даже и не помню.
— О боже.
— Меня удивляет, что ты не спросил Руди сам.
— Ты просто не понимаешь, ведь так, Мэгги?
— Придурок, я тебя тогда даже не знала. И какое это все может иметь значение?
— Может, поскольку ты, — декларативно произнес Кеннет, смотря вдоль своего указательного пальца так, как будто он был рапирой, — живешь двойной жизнью.
— Кеннет, как тебе удается зарабатывать так много денег? Разве то, что ты делаешь, так просто?
— О чем ты? — спросил он с насмешливым превосходством.
— Я имею в виду, что ты мыслишь не очень логично. Ты что, просто здорово угадываешь со всеми своими акциями и ценными бумагами? Должно же для этого требоваться что-то еще… какая-то сообразительность.
— Лучше не надо о том, что я делаю. Благодаря моей работе ты можешь себе позволить все, что захочешь.
— Я могла бы быть не менее удачливой сама по себе. И при этом гораздо быстрее. Поскольку все эти долгие годы я делала то, что у меня так хорошо получается, только для нас, никогда не задумываясь, что могла бы на этом сама зарабатывать деньги.
— Ты не смогла бы поднять всего этого на свои средства, ты сама знаешь.
— Кеннет, только в этом году в промежутке между изданием книг, съемками видеофильмов, ведении бизнеса по доставке готовых блюд и рекламными проектами я заработала два с половиной миллиона долларов.
— Если тебе кажется, что ты сможешь поддерживать тот же уровень жизни, к которому привыкла, то ты не в себе, — отпарировал он, добавив для усиления: — Ха!
— Я могу и буду, а если будет нужно, то заработаю еще больше.
— Не здесь. Не в этом доме.
— Как я понимаю, ты собираешься отобрать его у меня.
— Мэгги, у меня, как говорят, длинные руки. Я смогу дотянуться до такого количества мерзких адвокатов, что твоя жизнь станет похожей на вечный съезд их американской ассоциации. Ты будешь зажигать китайские фейерверки в главном суде первой инстанции до того времени, пока не постареешь, сгорбишься, поседеешь и настолько ослабнешь, что не сможешь сварить себе яйцо всмятку.
— Спасибо за то, что ответил на мой вопрос.
— Извини? — спросил Кеннет. — На какой вопрос?
— Каким образом ты выживаешь на Уолл-стрит. Просто очевидно, что ты выменял ненависть за мозги.
Неожиданно он оказался на ней, по-спортивному пружиной подскочив со своего места к креслу с подлокотниками, в котором сидела она. Он увлек ее на пол, на бледно-абрикосовый ковер. С помощью странного сочетания грубой силы, нежности и ловкости рук он быстро стащил с Мэгги ее спортивный костюм от Туцци, одновременно успев стянуть с себя брюки. Затем он взял ее одной своей большой рукой за затылок так, как будто ее голова была дыней, и закрыл ее рот своим. Мэгги безрезультатно толкнула его под ребра, но не позвала на помощь, поскольку поняла, что единственным человеком, который мог бы прийти ей на выручку, был Хупер. Она была больше обеспокоена мыслью, что сын может случайно застать этот эдипов спектакль с матерью, насилуемой отцом, и что это может сделать юношу либо гомосексуалистом, либо кататоником. Но как только Кеннет своей немытой, вонючей и мощной лапой схватил ее за упругую грудь и ловко прикусил ей губы, Мэгги, задыхаясь, вспомнила те стоны и крики, которые Хупер и эта девушка издавали в порыве молодой страсти, и почувствовала, как сама сдается неудержимому приливу животной похоти, который, кажется, принижает всех относящихся к млекопитающим до комка плоти и шерсти, беспомощно пробивающегося сквозь время. Несколькими секундами позже оба они были совершенно нагими. Мэгги фактически помогла Кеннету вылезти из рубашки, после чего они меняли классические позы одну за другой (что было хорошо отрепетировано за двадцать пять лет совместной жизни). Их страстное крещендо достигло пика в тот момент, когда Мэгги выгнулась вперед так, что почти встала на голову, а Кеннет, подобно йогу, выгнулся над ней, как будто он совокуплялся с тачкой. Затем они оба рухнули на пол.
Они лежали без движения несколько минут: Мэгги — на спине, Кеннет — на животе — и касались друг друга только предплечьями.
— Я знал, что мы это преодолеем, — сказал Кеннет.
— Ты — как пробка, — ответила Мэгги.
Кеннет смутился. Чувствуя, что ее замечание — вовсе не комплимент, он сказал:
— Брось ты, тебе ведь понравилось. Только посмей сказать, что нет, и ты оскорбишь свои собственные чувства.
— Меня захватила старая привычка. Это меня плохо характеризует. Мне стыдно за себя. Но это ничего между нами не меняет.
— Мы всегда ссорились, а потом мирились.
— Это было не примирение, — сказала Мэгги, — это было прощание.
— Ау, ты что, серьезно?
— Да, серьезно.
Мэгги привстала, пошарила вблизи себя рукой в поисках своего нижнего белья и начала приводить себя в порядок. Ее спортивный костюм висел на торшере «Стрекоза» от Тиффани, как мертвый парашютист на дереве. В конце концов, застегнув последнюю пуговицу, она достала из шкафа большой пакет с рождественскими подарками и поставила его к голове Кеннета, сказав:
— Это для тебя.
