— Линди! Как случилось, что твое «я» так надорвано?
— Мне кажется, такое происходит, когда твой муж отворачивается от тебя, становясь гомосексуалистом. Должно быть, я стала ему омерзительной.
— Ты — не омерзительная. Ты — хорошая, милая, умная, талантливая, ты — замечательная.
— Ты говоришь про ту Линди, которую когда-то знала.
— Линди, ты никогда не выглядела такой красивой. Может быть, у тебя сейчас трудный период и ты стараешься понять, что для тебя важно. Но я не могу стоять здесь и слушать, как ты изводишь себя.
— Я была ему женой, так? А теперь он ненавидит женщин. Чувствуешь связь?
— Я уверена, что здесь нет никакой связи. Нельзя заразиться гомосексуальностью, как гриппом. Бедный Бадди, возможно, тайно мучился и смущался с того момента, когда у него еще в школе на носу вскочил первый прыщик.
— Пожалуйста, сделай мне одолжение, прекрати жалеть этого ублюдка. Может быть, из-за него мне придется умереть на пятьдесят лет раньше срока. Моя бабушка дожила до девяноста восьми лет, понимаешь? Я генетически запрограммирована на долгий путь. А теперь… вот это! Эта проклятая болезнь! — сказав это, Линди уже не просто заплакала, она зарыдала.
— Ой, миленькая моя, ой, бедненькая моя Линди, мы ничего еще не знаем…
— Ну, снова началось! Ты начинаешь говорить мне что-то (сопение) важное о своей жизни, и сразу же (сопение) уделяешь внимание снова мне и моим идиотским проблемам. Я — безнадежная эгоистка.
— У тебя есть психотерапевт в Лос-Анджелесе?
— Мэгги, если бы в Лос-Анджелесе хотя бы у одного человека не было психоаналитика, то его демонстрировали бы как диковинку. Лос-Анджелес — это бесконечный поток психотерапии.
— Может быть, тебе сходить к кому-то здесь?
— Лени… ой, доктор Горшак, мой психоаналитик, дал мне целый список имен тех, кто практикует там, где ты живешь. Кстати, кто твой психотерапевт? Может, и он в списке.
— Я вот уже несколько лет никого из них не посещала.
— А почему?
— Не знаю. Я не чувствовала себя несчастной. Я достаточно хорошо справлялась с жизнью, хотя порой была далека от счастья. Дом здорово отвлекал. А сад был еще более занимательным проектом. Конечно, бизнес по доставке готовых блюд отнял немало энергии. А потом пошли книги и видео. У меня и в самом деле не было времени для терапии.
— А я уже долгие годы хожу к Горшаку трижды в неделю.
— Ну и ты считаешь, что он тебе помог?
— О, абсолютно. Чрезвычайно. Хотя бы в том, что я не толстею с тысяча девятьсот девяносто второго года. Я стала гораздо уверенней в себе. То есть тебе это, наверно, не заметно из-за того, что я в таком плохом состоянии сейчас. Да и мысль о том, что ты можешь умереть ужасной безвременной смертью, не способствует правильной ментальной гигиене, понимаешь? Меня это действительно отбрасывает назад.
Они проехали старомодный и изящный центр Уэст-Рамфорда с универсальным магазином, гостиницей «У старой почты», унитаристской церковью, почтой, винным магазином, пиццерией, магазином для садоводов и французским ресторанчиком. (Этот ресторанчик — гадкое место. Им владеет один подлый люксембуржец, однажды пойманный на том, что добывал для своей кухни форель в ручье Блоджетбрук, травя ее хлорной известью.)
— Этот городок такой милый! — воскликнула Линди. — Такой наш!
Мэгги свернула на извилистую дорогу Кеттл-хилл-роуд — за то, чтобы эту дорогу не мостили, они агрессивно и успешно боролись в течение пятнадцати лет, — а затем въехала в знакомые ворота с кирпичными стойками, от которых длинная, покрытая гравием дорожка вела к ее дому.
— Останови машину! — сказала Линди.
— М-м?
— Я хочу полюбоваться видом.
Немного дневного света еще оставалось. Во всяком случае, его было достаточно, чтобы рассмотреть связанные розовые кусты, стоявшие, как часовые в белоснежных шапках, различные строения, решетки, декоративные и фруктовые деревья и другие диковины. Красивый старый дом, обшитый белыми досками, стоял укрытый высокими платанами, посаженными в тот же год, когда Корнуоллис капитулировал в Йорктауне
[11]. Сам дом был построен еще раньше, до Войны за независимость, хотя в ходе внутренней отделки, потребовавшей от Мэгги настоящего ума и характера, было убрано все до голых балок. Рождественские электрические свечи все еще горели в каждом окне, и венок из веток вечнозеленых деревьев диаметром в полтора метра висел на втором этаже в окне, выполненном в стиле Палладио.
— Эту картину, — нараспев заговорила Линди, — я смогу счастливо носить в своей памяти до могилы.
— Сердце мое, перестань быть такой мрачной.
— Это все же само совершенство. Здесь есть все, чего нет в Лос-Анджелесе. — Линди опять всплакнула, на этот раз не сильно, промокнув глаза салфеткой.
Мэгги поехала дальше но дорожке. «Сааб» Хупера стоял на овальной площадке для разворота. Мэгги объяснила, что сын приехал домой на каникулы.
— Он уже водит машину! — воскликнула Линди. Она помнила Хупера светлоголовым двенадцатилетним мальчиком, резвившимся на пляже в Малибу в одну из весен, когда Дарлинги прилетели к ним погостить. (На самом деле Мэгги приехала на прием, в котором в списке гостей были Майкл Кейн, Харрисон Форд и Джин Хэкман.)
— И трахает девушек, — добавила Мэгги угрюмо.
— Представляю, какой он красавчик, — заметила Линди, — если в нем есть хотя бы что-нибудь от его папаши. О боже! Вот она я! За все это время я даже не удосужилась спросить тебя о Кеннете. Как он? Какой конфуз. Мой эгоизм становится просто оскорбительным. Не знаю, простишь ли ты меня?
— Ну, на самом деле есть кое-какие новости касательно Кеннета.
Линди взяла Мэгги за плечо.
— С ним все в порядке, да? Я знакома с абсолютным гением в кардиологии…
— Нет, нет, нет, он — в полном порядке… физически. Дело в том, что я, гм-м, вышвырнула его из дома в сочельник. Кеннет здесь больше не живет.
5
Важный звонок
Линди зашла в дом, почти шатаясь от шока, отчаянья, психического расстройства, ненависти к самой себе, тревоги, голода, дорожной усталости и последствий выпитых ста пятидесяти граммов пятидесятиградусной «Столичной». Флоренс, одна из горничных, приготовила гостевую комнату, которую за строгий стиль интерьера назвали по имени мебельной компании «Шейкер», и Мэгги доставила Линди прямо туда и уложила немного вздремнуть. Важный звонок в Лос-Анджелес врачу Линди был заранее назначен на семь часов по восточному стандартному времени.
