— Лови их!
— Держи их!
— Дави их!
— Души их!
Гламроки как обреченные метались на площади. Им почему-то не приходило в голову, что можно просто разбежаться по городским улочкам. Беспорядочная беготня, похожая на игру в пятнашки, продолжалась бы еще неизвестно сколько, но манам все-таки удалось поймать одного гламрока, того самого храбреца-удальца. Они повалили его на землю и поволокли к костру. Несчастный с перепугу был не в силах сопротивляться и только истошно вопил. Остальные опять сгрудились в кучку и объятые страхом наблюдали за происходящим.
Дотащив свою жертву до костра, маны взяли его за руки и за ноги и начали раскачивать с намерением кинуть на сковородку, приговаривая:
— Съе-е-е-дим! Съе-е-е-дим! За-а-а-жарим! Съе-е-е-дим!
Вся процедура сопровождалась полным трагедии и ужаса воем дикарей. Несмотря на то, что гламрок был довольно увесистым, у подруг откуда-то нашлись силы его качать. Наконец, наизмывавшись вволю, они, не сговариваясь, отбросили его в сторону на землю. Гламроки, включая поверженного, замерли в ожидании. Немного отдышавшись, дива и жрица взглянули на них, потом друг на дружку, а затем принялись безудержно хохотать и кружиться.
Дива и жрица внезапно прекратили свое веселье и, нахмурив брови, воззрились на гламроков.
— Негодные гламрочки должны быть наказаны за то, что хотели съесть великую Мана-фату! — сказала Матильда.
— А они еще и великую Мана-тиду хотели съесть! — сказала Итфат. — За это им полагается очень страшное наказание!
— И мы, великие маны, сейчас пойдем держать совет, каким оно должно быть, это страшное наказание!
— Да! А вы, негодные гламрочки, ждите и трепещите!
Подруги одновременно повернулись и зашагали к мегалиту. Дикари, и впрямь исполненные благоговейного трепета, проводили их преданными взглядами. Самая страшная расправа, пожалуй, миновала, и это оставляло надежду на то, что наказание будет уже не таким страшным.
Очутившись внутри мегалита, дива стиснула жрицу в объятиях.
— Моя Фатичка, Фати! Ты не представляешь, как я была напугана, когда проснулась, а тебя рядом нет! Что произошло?
— Тили, я не стала тебя будить, только выглянула на улицу, а там эти серые бестии, так неожиданно на меня накинулись, что я успела испугаться.
— Не успела, ты хочешь сказать?
— Нет, именно успела. Чем быстрее, внезапнее сваливается опасность, тем лучше, основательнее пугаешься. А вот опомниться не успеваешь.
— Опомниться, в смысле, как?
— В смысле проснуться. Если творится что-то неладное, надо увидеть реальность и себя в ней. Обратная привычка, помнишь?
— Да, это когда мы говорили о персонажах и видящих.
— Так вот, я испугалась, мой Очевидец не активировался, и я согласилась.
— Согласилась? С чем? — удивилась Матильда.
— Со сценарием, ах-ха-ха! — рассмеялась Итфат. — Что я «красная королевица» и что меня должны съесть.
— А разве у тебя был выбор?
— Выбор всегда имеется: соглашаться или не соглашаться. Если соглашаешься, кино овладевает тобой, и ты превращаешься в персонажа. Более того, если Очевидец спит, ты соглашаешься всегда, что бы ни происходило.
— Фати, что-то я не понимаю, как это я могу согласиться с тем, что меня должны съесть?
— Ты можешь этому противиться, тебя это может не устраивать, но это другое. Соглашаться означает принимать как возможное, как то, что вполне может случиться. Когда во сне творятся всякие невероятные вещи, тебе кажется, что это все взаправду, реально. Потому что мы все привыкли: в реальности случается лишь то, что вполне может случиться.
— А что значит не соглашаться?
— Это когда ты понимаешь, что видишь сон. Тогда просыпаешься в сновидении и можешь менять сценарий.
— Ну а если это не сон? Мы ведь не спим сейчас?
— Без разницы. Сновидение — это реальность, а реальность — это сновидение. Сценарий можно менять и там, и там.
— А если я не могу не согласиться? Если происходящее вполне может случиться? Тебя же вполне могли съесть, как и меня.
— Но ты ведь, когда подобное случилось с тобой, нашла силы собраться и сказать себе: «Это моя реальность? Нет, это не моя реальность. Со мной все будет хорошо».
— Я тогда свой движочек использовала. А ты сейчас, похоже, сделала нечто другое.
— Да, я взломала сценарий.
— Это как, поясни?
— Если кино уже покатилось по неминуемому сценарию, движочек может и не помочь. Со мной так и произошло: я испугалась, согласилась, а опомнилась, когда уже было поздно, когда уже была привязана и приговорена. В таком случае необходимо предпринять нечто из ряда вон выходящее, что совершенно не вписывается в логику развития событий. Тогда сценарий оказывается буквально сломан, и в этот момент, если не упустить инициативу, его можно повернуть по-своему. Да что я тебе рассказываю? Та твоя проделка с мертвой головой — это блестящий образец взлома.
— Я тогда поступила интуитивно, — сказала Матильда. — Даже не знаю, почему так поступила. А теперь я понимаю принцип. Фати, а каково это было, целовать гламрока? Не противно?
— Я представила, что это манекен, — ответила Итфат. — К тому же он и есть манекен.
— Да не совсем! Слушай, а почему они ожили? Сновидение само собой закрутилось?
— Похоже, сновидению был необходим перезапуск.
— Типа, перезагрузка, что ли?
— Да. Помнишь, оно остановилось с моим появлением здесь. Я как новый наблюдатель вошла в твое сновидение.
— И оно зависло!
— Да. А для перезапуска нам требовалось всего лишь заснуть вместе и потом проснуться.
— И как мы сразу не догадались!
— Вот так, вот так!
Они уже привычным делом организовали себе завтрак посредством черного цилиндра, который оставался, наверное, самым таинственным и непостижимым объектом из всех здесь увиденных. Теперь подругам надо было думать, что предпринять дальше. Кровать жрицы была уже аккуратно убрана. Дива тоже прибрала кроватку, сняла пижаму и надела свой экстравагантный наряд: темно-зеленый комбинезон и розовые туфли на платформе. Итфат, помогая Матильде с ее не менее экстравагантным розовым бантом, приговаривала, хихикая:
— Тиличка, ляля! Тиличка-Тиличка, ля-я-я-ля!
— Тафти, перестань меня дразнить! Ты пробуждаешь во мне грустные воспоминания.
— Ладно-ладно!
— Неужели мы больше никогда не вернемся в свою реальность, в свой дом?
— Вернемся-вернемся, Тили. Либо в твою реальность, либо в мою, а может каждая в свою.
— Нет, я хочу, чтобы мы были вместе!
