Много чего ещё можно вспомнить, много над чем могут пролить хотя бы несколько слезинок чувствительные люди, осуждающие ужасы социальных, а не «цветных» революций…
Так могут ли революционеры, работающие во имя уничтожения привилегий, работающие во имя трудящегося большинства, не отвечать силой на силу, решимостью на решимость, жёсткостью на жёсткость?
И, если уж на то пошло: жестокостью — на жестокость…
Милосердие?
Что ж, когда победа обеспечена, можно проявить и милосердие.
Но милосердие — это прерогатива победителя!
Вспоминая о подавлении восстания русской молодёжи, Кропоткин имел в виду то, что с апреля 1879 года, после покушения А. К. Соловьёва на царя, до начала 1880 года на политических процессах было вынесено 16 смертных приговоров.
Шестнадцать только повешенных…
А сколько ушло на каторгу и в тюремные казематы — молодых, искренних, чистых, жертвенных…
И за что?
За то, что хотели для Родины нормальной жизни — хотя бы на уровне свобод буржуазной Европы — и не увидели иного пути к этому, кроме физического устранения царя, олицетворявшего произвол и коррупцию в той стране, где он должен был бы олицетворять справедливость и общественный долг.
У кого повернётся язык назвать этих ребят преступниками?
ВОЗМОЖНО, кто-то заметит, что со времён Кропоткина царская Россия сильно изменилась, развилась и т. д.
Но вряд ли так скажет кто-либо из тех, кто знаком с убийственными для царизма цифрами из работ Ленина, относящимися к «пиковому» для России 1913 году — году 300-летия дома Романовых.
А вот личные впечатления от русской деревни 1900-х годов знатока России, американского профессора Сэмюэля Харпера:
«…крестьяне в деревнях (это под Торжком. — С.К.) жили поистине примитивной жизнью…
В деревнях всегда была опасность подцепить какую-нибудь болезнь. Клопы и блохи были обычным явлением. Часто нам приходилось сокращать свои поездки (по поволжским, подмосковным, воронежским, харьковским, киевским сёлам. — С.К.), спасаясь от вшей. Ездили мы и по районам, где была распространена холера в слабой форме. Меры предосторожности против кожных болезней и сифилиса не всегда носили эффективный характер, что причиняло беспокойство…»
(Харпер С. Россия, в которую я верю. М.: Изд. иностр. литературы, 1962, с. 78, 80.)
Дополнительно могу привести ещё и цифры по крестьянству из ленинской статьи 1913 года «Крупное помещичье и мелкое крестьянское землевладение в России». Вот что сообщал Ленин:
«По поводу только что минувшей годовщины 19 февраля 1861 года (в этот день был обнародован Манифест «Царя-Освободителя» Александра II об отмене крепостного права. — С.К.) не лишне будет напомнить современное распределение земли в Европейской России.
Последняя официальная статистика распределения земли в Европейской России издана министерством внутренних дел и относится к 1905 году.
По данным этой статистики, крупнейших помещиков, имеющих свыше 500 десятин земли, было (с округлением) около 30 000, а земли у них — около 70 000 000 десятин.
Около 10 000 000 беднейших крестьянских дворов имеют столько же земли.
В среднем приходится, значит, на одного крупнейшего помещика около 330 беднейших крестьянских семей…»
(В. И. Ленин. ПСС, т. 23, с. 10.)
Таким было положение с землевладением в России даже в XX веке! Что уж говорить о XIX веке, о временах «Царя-Освободителя»?
Так имели ли право казнить этого якобы «Освободителя» русские революционеры, если царь — крупнейший помещик России во главе остальных нескольких десятков тысячкрупнейших помещиков заедал долю и жизнь нескольких десятков миллионов своих же соотечественников?!
АЛЕКСАНДРА II казнила 1 марта 1881 года «Народная воля» Андрея Желябова… Ленин не восхищался Желябовым как профессионалом революции — и эпохи у них были разными, и подходы к эпохе различались. Ленин говорил о Желябове в своей знаменитой работе 1902 года «Что делать?» как об одном из «корифеев» революционного движения, «горячая проповедь» которого «встречает отклик в стихийно пробуждающейся массе», но брать Желябова за образец не собирался.
Свой политический взгляд на Желябова Владимир Ильич высказал, по сути, один раз. В большой работе 1915 года «Крах II Интернационала», критикуя немца Каутского и русского Плеханова за их соглашательство с буржуа, Ленин заметил, что сравнивать политику освобождающейся от феодализма буржуазии с политикой «одряхлевшей, ограбившей весь мир» реакционной буржуазии значит «сравнивать аршины с пудами», и пояснил:
«Это похоже на сравнение «представителей буржуазии» Робеспьера, Гарибальди, Желябова с «представителями буржуазии» Мильераном (французский социалист-ренегат, позднее один из организаторов интервенции против РСФСР. — С.К.), Саландрой (правый итальянский политик, позднее сотрудничал с Муссолини. — С.К.), Гучковым (крупный капиталист, организатор партии октябристов, позднее военный министр во Временном правительстве и белоэмигрант. — С.К.).
Нельзя быть марксистом, не питая глубочайшего уважения к великим буржуазным революционерам… И нельзя быть марксистом, не питая презрения к софистике Плеханова и Каутского».
(В. И. Ленин. ПСС, т. 26, с. 226.)
Итак, даже жертвенный народник Желябов был для Ильича хотя и великим, но буржуазным революционером. При этом без протеста Желябова против ужасов царской России не было бы впоследствии и пролетарского революционера Ленина, который рабочей рукой поставил на царской России крест.
Андрей Желябов (1850–1881), сын бывшего крепостного, сумевший в 19 лет поступить в Одесский университет, был человеком абсолютно высоких моральных качеств, достойным глубочайшего уважения. Начинал он не с террора, а с пропаганды и позднее на суде говорил: «Моя личная задача, цель моей жизни было служить общему благу. Долгое время я работал для этой цели путём мирным и только затем был вынужден перейти к насилию».
Кем Желябов был вынужден перейти от пропаганды к террору, как не царём и царизмом?
К коррупции элиты царь относился спокойно, чуть ли не благосклонно. Зато и слышать не мог о желании разночинцев иметь политические свободы, получать соответствующее времени образование, просвещать народ…
Желябов был арестован 27 февраля 1881 года — за два дня до казни Александра II — и формально не должен был проходить обвиняемым на процессе «цареубийц». Но, узнав уже в тюрьме о событии 1 марта и готовящемся процессе «первомартовцев», он обратился к прокурору с требованием приобщить его к делу 1 марта!
«Было бы вопиющей несправедливостью, — писал он, — сохранять жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности».
