Участник Первой мировой войны, бывший офицер старой русской армии и советский военный историк генерал Барсуков в капитальном труде «Артиллерия русской армии (1900–1917 гг.)» констатировал следующее:
«Россия влила в американский рынок 1 800 000 000 золотых рублей и притом без достаточно положительных для себя результатов. Главным образом за счёт русского золота выросла в Америке военная промышленность громадного масштаба, тогда как до мировой войны американская военная индустрия была в зачаточном состоянии. Ведомства царской России, урезывая кредиты на развитие русской военной промышленности, экономили народное золото для иностранцев. Путём безвозмездного инструктажа со стороны русских инженеров созданы в Америке богатые кадры опытных специалистов по разным отраслям артиллерийской техники».
Сведения генерала Барсукова подтверждает и генерал Маниковский в своём основополагающем исследовании «Боевое снабжение Русской Армии в 1914–1918 гг.», где говорится:
«Без особо ощутительных для нашей армии результатов, в труднейшее для нас время пришлось влить в американский рынок колоссальное количество золота, создать и оборудовать там на наши деньги массу военных предприятий, другими словами, произвести на наш счет генеральную мобилизацию американской промышленности, не имея возможности сделать того же по отношению к своей собственной».
Сегодня в это просто не верится, однако надо учитывать, что из всех отраслей военного дела именно артиллерийское было развито в России не только не хуже, а лучше, чем в других странах. При этом английские и французские инженеры были с избытком востребованы у себя дома, как и нейтральные шведские, а русским инженерам-артиллеристам пришлось, как видим, работать «на дядю», а точнее — на дядю Сэма.
Особую пикантность ситуации придавало то обстоятельство, что пресловутый «Uncle Sam» (от аббревиатуры «U.S.») завлекал в свои сети простушку мисс «Russia», будучи формально вне войны — до апреля 1917 года Соединённые Штаты сохраняли нейтральный статус.
ПРОФЕССОР Чикагского университета Сэмюэль Нортроп Харпер (1882–1943) посвятил изучению России более четырёх десятилетий из шести десятилетий, им прожитых.
Впервые он приехал к нам в 1902 году, жил в России подолгу, ездил по стране, видел много, уезжал в США и Европу, вновь возвращался, был дружен с Милюковым и многими другими элитарными «творцами» российского Февраля… Во время Первой мировой войны фактически выполнял в России функции доверенного лица американского правительства, в частности — агента Государственного департамента США, не сойдя, к слову, с этой стези и после Октября 1917 года.
К России Харпер относился с искренним интересом и ярым антисоветчиком не был. В 1945 году в США вышло посмертное издание его мемуаров «The Russia I believe in» («Россия, в которую я верю»). В СССР они были изданы в 1962 году Издательством иностранной литературы крайне ограниченным тиражом под грифом «Рассылается по специальному списку». Ниже я ссылаюсь именно на это советское издание.
Накануне Февральских событий в России Харпер состоял при после́ США в Петербурге Фрэнсисе, назначенном весной 1916 года. Американцы не ввязывались прямо в антиниколаевский заговор, оставляя техническую сторону дела англичанам, однако руку на пульсе держали.
Харпер вернулся в США из последней дореволюционной поездки в Россию в конце сентября 1916 года. И когда в России началась революция, Госдепартамент тут же запросил у него экстренный анализ с оценкой ситуации. 15 марта 1917 года Харпер телеграфировал из Чикаго в Вашингтон:
«Прошлым летом думские деятели доверительно говорили, что революция может стать необходимой, и просили меня, если она произойдёт, разъяснить её политический, а не социальный характер» (с. 124).
Признание любопытное…
Поясню, что политическая революция применительно к тогдашней России означала просто замену полуфеодального самодержавия «чистым» строем капитализма при не только сохранении, а даже упрочении института частной собственности на средства производства, землю и недра земли. Политическая революция — это война дворцов против дворцов.
Социальная же революция — это война хижин против дворцов, это замена власти частных собственников, эксплуатирующих чужой труд, властью трудящихся масс.
Политическая революция в России была для собственников Америки выгодна, социальная же — смертельно опасна.
Жаль, что об этой телеграмме Харпера не была извещена тогда широкая российская масса — возможно, у неё энтузиазма по отношению к «Временным», обслуживающим чужие интересы, поубавилось бы уже весной 1917 года.
ХАРПЕР отбил в госдеп из Чикаго телеграмму, а крупнейший тогдашний эксперт по России Чарльз Крейн направился из Чикаго в Вашингтон для личного доклада правительству.
Крейн был фигурой мощной — сын основателя чикагской «Крейн компани», он стал в США не просто бизнесменом-миллионером, а руководителем группы американских политических и экономических разведчиков, сфера деятельности которых распространялась на весь земной шар.
Особенно же интересовали Крейна китайцы, арабы и русские. За свою жизнь Крейн совершил 23 поездки в Россию, впервые приехав туда в начале 90-х годов XIX века!
Сэмюэль Харпер знал в России многих — от великих князей до босяков, а Харпер был всего лишь учеником Крейна. Что уж говорить о возможностях Крейна, тем более — весной 1917 года, когда во главе России было поставлено правительство, полное личных друзей Крейна и Харпера, вроде Павла Милюкова…
Знакомство Крейна и Харпера с Милюковым относится к самому началу XX века, а в 1903 году они пригласили Милюкова прочесть курс лекций о России в Чикагском университете. Теперь же Милюков был министром иностранных дел «временной» России. Так стоит ли удивляться, что Америка стала первой страной, официально признавшей Временное правительство в качестве законного сразу после его образования?
На первый взгляд выглядело это странно: переворот курировал Лондон, а официально одобрил его первым Вашингтон. Но для тех, кто знал подоплёку происходившего, ничего удивительного здесь не было. Тогда янки предпочитали изображать из себя «изоляционистов» и «нейтралов», действуя без особой огласки своей руководящей роли.
ВПРОЧЕМ, 6 апреля 1917 года — почти сразу после русского февральского переворота — «нейтральные» до этого США вступили в войну на стороне Антанты. Президент Вильсон незадолго до этого был переизбран на второй срок под лозунгом: «Он не дал нас втянуть в войну», но как раз Вильсон-то и готовил эту войну и привёл к войне американскую электоральную скотинку.
По этому поводу Харпер написал в своих мемуарах — через двадцать лет после событий:
«К середине апреля мы уже участвовали в войне, и, несомненно, вступление Америки в войну было облегчено русской революцией. Трудно было использовать лозунг «война за демократию», если бы в России сохранялся царизм» (стр. 125–126).
Уже из этого ясно, что знакомцы Харпера и Крейна устраивали в России революцию не в последнюю очередь для того, чтобы облегчить Штатам вступление в войну. Элитарный российский Февраль 1917 года связан с элитарным заокеанским Апрелем 1917 года намного более тесно, чем это обычно представляют.
