(В. И. Ленин. ПСС, т. 31, с. 191–206.)
Вот что предлагал России и вот что говорил Ленин России сразу же после возвращения в Россию.
В политической реальности нынешней России чёрное знамя подошло бы Жириновскому, жёлтое — «Единой России», бледно-розовое — «Справедливой России». Красное же знамя — знамя коммунистов является естественным знаменем КПРФ.
Ленин, смлада встав под Красное знамя, ему не изменил никогда и ни в чём! Но почему же программа Ленина весны 1917 года, спасительная для дела мира, для стабилизации общественной и экономической жизни в России, не стала программой общества?
Исключительно потому, что имущее меньшинство, чьи интересы обслуживали правящие тогда бал в России политиканы, а также образованная часть общества, крупные и мелкие буржуазные газеты, духовенство и т. д. и т. п. плюс — меньшевики и эсеры дружно встали стеной против Ленина и его идей и сделали всё для того, чтобы народ не поверил Ленину.
Меньшевики Чхеидзе, Церетели, Дан, эсеры Чернов и Керенский, экс-марксисты Плеханов и Струве, кадеты Милюков и Шингарев, октябристы Гучков и Родзянко, российские фабриканты Путилов, Рябушинские, сахарозаводчик Терещенко, и прочая, и прочая, и прочая белая и грязная сволочь — все они объединились против правды Ленина… Все они мешали России понять — что необходимо ей весной 1917 года. Все они любили себя в России, а не Россию в себе… Все они оказались шкурниками и подлецами, что бы они ни болтали иного тогда — в реальном масштабе времени — или позднее — в эмигрантских мемуарах.
Народ постепенно — само́й силой вещей — начинал приходить к пониманию правоты Ленина, и к осени 1917 года трудящееся большинство в большинстве своём правоту Ленина осознало — иначе ленинский Октябрь не имел бы успеха. Но время для возможной быстрой и мирной стабилизации России было упущено.
Упущено не Лениным, а Россией, и упущено по вине не Ленина, а по вине образованных слоёв, которые вскоре первыми от этого и потерпели!
Руководство первым Советом рабочих депутатов — Петроградским — рабочие отдали меньшевику Чхеидзе, большевики были там в абсолютном меньшинстве. После возвращения Ленина в Россию он был сразу же избран членом Петросовета, но — не более того!
А если бы рабочая и крестьянская масса не была сбита с толку всеми этими чхеидзе, церетели, скобелевыми, керенскими, черновыми и т. д.? Если бы по приезде Ленина и обнародовании его Апрельских тезисов народная масса настояла на перевыборах председателя Петросовета?
И если бы им уже весной 1917 года был избран Ленин?..
Представим себе, что открывшийся 3 июня 1917 года 1-й Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, образовавший Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК), избрал бы его председателем не меньшевика Чхеидзе, а большевика Ленина… Причём ведь и сам Чхеидзе, и другие руководящие меньшевики и эсеры не только могли, но и обязаны были признать высшую правоту Ленина, его огромный — по сравнению со всеми ними — организационный и исторический масштаб. А признав это, предложить делегатам съезда Советов поставить Ленина во главе ВЦИКа.
Что было бы тогда?
Что ж, если бы все эти — вполне возможные, в принципе — «если бы» реализовались, то история новой России была бы совершенно иной! Без тех крови и разрухи, которые как начались при царе, так и ещё больше усугубились саботажем имущих летом и осенью 1917 года.
Это была бы история новой России и без той Гражданской войны, которая стала результатом не столько сопротивления «бывших», сколько результатом приглашения ими на русские земли целого спектра иностранных интервентов.
В СВОИХ публичных выступлениях Ленин был вынужден подчёркивать, что большевики против сепаратного мира с Германией.
Если бы он говорил иначе, то вся интеллигентская — чиновно-адвокатско-журналистско-профессорская — сволочь, которая и так на все лады распевала песню о «пломбированном вагоне», потребовала бы для Ленина и его партии самосуда! Тогда только и криков было, что о «революционном оборончестве», о «войне во имя свободы до победного конца», а военный заём Временного правительства был назван «займом свободы»…
Хотя для России был бы, вообще-то, благом и сепаратный мир с Германией. К тому же если бы Временное правительство официально предложило союзникам установить немедленно перемирие на всех фронтах, публично пригрозив в случае отказа начать отдельные переговоры с Германией о мире, то это, скорее всего, к быстрому всеобщему миру и привело бы. Но нет же — сама мысль Ленина о том, что войну надо кончать не чьей-либо победой, а общим для всех миром — простая и верная мысль, не только не была воспринята образованными слоями России с энтузиазмом, она была освистана и ошикана.
В вонючих, заплывающих кровью окопах сидели мужик и рабочий, не понимая — за что воюют? Или — уже поняв, что воюют ни за что… А рафинированные интеллигенты типа академика Готье ныли в дневниках о «народе-пораженце», якобы неспособном «защитить свободу»…
Я ещё вернусь к такой типичной для старой России фигуре академика Готье, а пока скажу, что читал дневники этого крупнейшего русского индолога, относящиеся ко временам революции и Гражданской войны, со смешанным чувством недоумения, горечи и отвращения — настолько был неправ и мелок Готье в своих текущих и перспективных оценках судеб России.
Рассмотрим лишь один ленинский виртуальный, но вполне реализуемый — при всеобщем желании — поворот в жизни России в 1917 году. Речь — об отношении к войне…
До весны 1917 года большевики не имели такого влияния в широких народных массах, которое играло бы решающее значение для массовых умонастроений и хода политического процесса в России. Напомню, что первый состав даже столичного Петроградского Совета рабочих депутатов был не большевистским, а подавляюще эсеро-меньшевистским, как и состав делегатов Первого Всероссийского Съезда Советов. При этом интересы масс — и отнюдь не только «низов» — объективно выражали только большевики!
Чтобы убедиться в этом, познакомлю читателя с письмом некоего раненого офицера. Это письмо приводит поэт Александр Блок в своих выписках из документов учреждённой Временным правительством Чрезвычайной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров царского правительства.
Блок писал:
«Очень интересный документ представляет письмо какого-то раненого офицера, посланное из Москвы 25 января Протопопову (копия Милюкову). Автор письма говорит, с одной стороны, что надо… послать Милюковых и Маклаковых в окопы, чтобы они перестали работать на оборону и увидели, что такое война: легко им из кабинета предлагать воевать «до победного конца». С другой стороны, офицер считает, что нельзя продолжать войну и надо заключить мир, пока нет ни победителей, ни побеждённых. «Если мир не будет заключён в самом ближайшем будущем, то можно с уверенностью сказать, что будут беспорядки… Люди, призванные в войска, впадают в отчаяние… не из малодушия и трусости, а потому, что никакой пользы от этой борьбы они не видят»…»
