[В. И. Ленин. Из статьи «О задачах пролетариата в данной революции», газета «Правда», № 28 от 7 апреля 1917 г. (ПСС, т. 31, с. 113–115.)]
«Две программы стоят перед русским народом. Одна — программа капиталистов, перенятая Черновыми и Церетели. Это — затягивание бойни.
Другая программа — программа революционных рабочих всего мира, защищаемая в России нашей партией. Это программа: развязать братание (не позволяя немцам обманывать русских), брататься обменом воззваний, и… распространить братание и фактическое перемирие на все фронты; ускорить переход власти в России в руки Советов… ускорить этим заключение действительно справедливого… мира в интересах трудящихся».
[В. И. Ленин. Из статьи «Фактическое перемирие», газета «Правда», № 52 от 9 (22) мая 1917 г. (ПСС, т. 32, с. 54.)]
Предисловие к книге 1-й
«Нам горьким стало молоко под этой ветхой кровлей…»
Весной 1917 года — в апреле, незадолго до своего сорок седьмого дня рождения, Ленин вернулся в Россию из последней эмиграции. Он вернулся в страну, где было формально свергнуто самодержавие, но где фактически не были ещё сломлены, хотя и догнивали общественные институты царской России. Теперь надо было строить новую Россию на обломках того самовластья, о которых писал ещё в 1818 году Александр Пушкин в своём послании Чаадаеву:
Товарищ, верь: взойдёт она,
Заря пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена.
Через почти десять лет — в 1827 году, Пушкин переправит друзьям, сосланным в Сибирь после Декабрьского восстания 1825 года, «Послание…», где будет ободрять их:
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадёт ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье…
Декабрист Александр Одоевский в стихотворном ответе на обращение Пушкина использует знаменитую формулу: «Из искры возгорится пламя…», и Ленин возьмёт эту строку эпиграфом к своей газете «Искра». И вот пламя революции разгоралось, хотя и не очень-то пока освещало даже ближайшее будущее.
К началу 1917 года предчувствие конца старого мира и нового, небывалого Акта Творения, окрашенное как в трезвые — с политико-экономическим анализом, так и в эмоциональные — почти библейские тона, охватывало многих остро и тонко чувствующих русских людей. Достаточно перелистать страницы сборников поэзии такого оригинального, хотя и не глубокого ума, как поэт и художник Максимилиан Волошин, чтобы убедиться в этом лишний раз. Вот названия некоторых его стихов предреволюционных и революционных лет: «Армагеддон», «Неопалимая Купина», «Видение Иезекииля», «Иуда Апостол», «Россия распятая»…
В 1918 году Сергей Есенин написал стихотворение с показательным названием «Небесный барабанщик», где Иисус Христос выведен в виде глашатая революции:
Мы идём, а там, за чащей,
Сквозь белёсость и туман,
Наш небесный барабанщик
Лупит в солнце-барабан.
Чуть позже он же напишет стихотворение «Пантократор» («Всемогущий»), где, обращаясь к Иисусу, заявит:
За седины твои кудрявые,
За копейки с златых осин
Я кричу тебе: «К чёрту старое!»,
Непокорный, разбойный сын.
И далее:
Сойди, явись нам, красный конь!
Впрягись в земли оглобли.
Нам горьким стало молоко
Под этой ветхой кровлей…
Это ведь не средней руки партийный пропагандист написал… Это написал в реальном масштабе исторического времени великий русский поэт!
Приведу оценку, исходящую и из другого пласта мыслей и чувств, — мнение крупнейшего русского учёного-металлурга Владимира Ефимовича Грум-Гржимайло, высказанное им в 1924 году, в частном письме за границу:
«…Я потерял во время революции буквально всё, что имел. В войсках Колчака я потерял сына и племянника. Тем не менее я ни на минуту не сомневаюсь, что победа красных и провал Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля и проч., и проч. есть благо. Больна была вся нация, от подёнщика до министра, от нищего до миллионера, — и, пожалуй, интеллигенция была в большей мере заражена, чем простой народ…
Я считаю современный строй исторически необходимым для России… Современное правительство медленно, но неуклонно ведёт русский народ к выздоровлению».
Это было сказано о правительстве Ленина уже после того, как оно стало фактом новейшей истории России. Но ведь общая оценка выдающимся патриотом России старой частнособственнической России как гнилого, отжившего общества сложилась ещё до того, как Ленин возглавил Россию.
Да, к 1917 году Россия была, что называется, беременна революцией, причём революцией именно народной, пролетарской, о чём даже Ленин не очень-то догадывался даже в январе 1917 года, заявив тогда молодым швейцарским социалистам: «Мы, старики, может быть, не доживём до решающих битв…»
И вот теперь, всего через три месяца после этого заявления, его встречали на Финляндском вокзале тысячи питерцев и открыто пели: «Это есть наш последний и решительный бой!..»
Но с чем приехал Ленин в бурлящую, да к тому же ещё и ведущую изнурительную войну Россию? Что вёз он с собой — мир или меч?
Вёз он, вообще-то, мир!
Ленин не знал — когда точно в России станет возможна социальная революция, но он был готов к ней в любой момент, он готовил себя к ней каждый день с самого начала своей самостоятельной жизни. При этом Ленин отнюдь не был склонен искусственно обострять политическую ситуацию, провоцировать массы на те или иные эксцессы. Он всегда ставил во главе угла политическое просвещение масс, результатом которого должны были стать осмысленные действия трудящихся по обеспечению своих коренных интересов. Другое дело, что обеспечить их могла лишь социальная революция, дающая политическую власть народам.
Владимира Ленина нередко выставляют экстремистом, а он был реалистом и гуманистом. Иными словами, не будучи пацифистом, он был противником инициирования любой войны — даже классовой. Показательно, что в апреле 1914 года, отвечая польскому журналисту А. Майкосену, спросившему его: «Вы жаждете конфликта?», он ответил:
«Нет, я не хочу его. Почему я должен был бы его хотеть? Я делаю всё и буду делать до конца, что будет в моих силах, чтобы препятствовать мобилизации и войне. Я не хочу, чтобы миллионы пролетариев должны были истреблять друг друга, расплачиваясь за безумие капитализма. В отношении этого не может быть недопонимания. Объективно предвидеть войну, стремиться в случае развязывания этого бедствия использовать его как можно лучше — это одно. Хотеть войны и работать для неё — это нечто совершенно иное».
