(И. В. Сталин. Сочинения, т. 3, с. 161.)
Из дальнейшего рассказа Сталина (а он ведь говорил это, во-первых, на закрытом собрании, а во-вторых, говорил аудитории, среди которой были и участники событий) непреложно следовало, что выступление масс оказалось для руководства РСДРП(б) неожиданным. Исходный импульс дали то ли начавшийся разброд на фронте, то ли намерение властей удалить ненадёжные части из столицы, то ли — умелые провокации «правых», а скорее всего — всё вместе.
В частности, на страницах истории лета 1917 года мелькает имя Сергея Багдатьева, очень тогда активного большевика, причём в критические моменты — активного до подстрекательства и игнорирующего указания ЦК. Правда, в данном случае всё, возможно, объясняется горячей южной кровью тридцатилетнего Багдатьева — на самом деле Саркиса Багдатьяна (1887–1940). Зато весьма подозрительно выглядят действия некоего прапорщика Семашко — однофамильца будущего советского наркома…
Впрочем, на страницы писаной истории далеко не всегда попадают те, кто так или иначе влиял на её ход. Скажем, в источниках попадаются сведения и о том, что 1-й пулемётный полк находился также под влиянием анархистов, а уж анархизм и провокация — родные брат и сестра!
Надо учесть и то, что в исторических монографиях, учебниках и мемуарах всё выглядит иначе, чем это происходило в реальности. Революция — время бурное, а после коллизии с «Тулоном» Бонапарта, быстро ставшего из артиллерийского капитана генералом, любая революция — это ещё и время надежд для разного рода поручиков и капитанов как в форме, так и без оной…
В курсах истории КПСС Ленин образца июля 1917 года подан как непререкаемый вождь масс, а в реальном масштабе времени он едва успевал справляться с потоком стихийной активности масс (нередко провоцируемых на активность), с «инициативами» ответственных, полуответственных, а то и рядовых партийных функционеров. Тот же «синдром Багдатьева», который «делал революцию» на свой лад, не очень-то считаясь с Лениным и ЦК, вполне показателен.
Не реагировать на происходящее ЦК партии не мог — иначе партия утратила бы непросто наработанный авторитет у рабочих и солдат.
Но как реагировать?
Послали в Мустамяки за Лениным.
Впрочем, заранее было ясно, что разжигать страсти ещё больше — значит пойти на поводу у не очень-то понятных событий.
Крупская пишет: «Я помню, как долго лежал на диване в Выборгской управе т. Лашевич (член ПК и Военной организации. — С.К.), который вёл работу в этом полку, и смотрел в потолок, прежде чем выйти к пулемётчикам, уговаривать их прекратить выступление. Трудненько ему это было, но таково было постановление Центрального Комитета».
Повторяю: такое не придумаешь!
3 июля (по старому стилю) 1917 года поэт Александр Блок записал в дневнике:
«…на улице говорят: Долой Временное правительство, хвалят Ленина. Через Николаевский мост идут рабочие и Финляндский полк под командой офицеров, с плакатами: «Долой Временное правительство». Стреляют (будто бы пулемёты). Также идёт Московский полк и пулемётная рота… Я слышу где-то далеко ура. На дворе — тоскливые обрывки сплетен прислуг. Не спит город…»
(Блок А. Собрание сочинений в 6 томах. Л.: Худож. лит., 1980–1983, т. 5, с. 219.)
Да, не спал Питер, не спал Исполком Петросовета, где Чхеидзе грозил большевикам, не спал дворец Кшесинской…
Не спал и Ленин, торопившийся в столицу…
Если вспомнить, как в октябре 1917 года он буквально тянул колеблющихся за шиворот к восстанию — когда ситуация созрела, то отсутствие Ленина в решительный момент в Петрограде само по себе доказывает не просто лживость, а глупость обвинений в его адрес относительно подготовки восстания в июле 1917 года. Тем не менее в прямом сговоре с правительством ЦИК объявил происходящее «большевистским заговором».
Утром 4 июля в меньшевистских «Известиях ЦИК» на первой странице было крупнонабрано воззвание Исполкома, а на третьей странице среди хроники затерялось извещение в три строки «от Вр. правительства» о том, что «манифестации воспрещаются» (Спиридович А. И. Большевизм: от зарождения до прихода к власти. М.: Эксмо — Алгоритм, 2005, с. 338).
Исходные условия для провокации были состряпаны.
ВОЗВРАТИВШИСЬ в Петроград утром 4 (17) июля, Ленин сразу взял ситуацию под контроль — настолько, насколько это было возможно хотя бы в стенах особняка Кшесинской. Заводы и фабрики бастовали, из Кронштадта прибыли матросы, от большевиков требовали выступления. К дворцу Кшесинской подходили и подходили демонстрации.
Этот ставший знаменитым в истории особняк был, к слову, удобно расположен с «политической» точки зрения. Рядом — Петропавловская крепость, и тут же — цирк «Модерн» с его огромным залом, подходящим для митингов. Неподалёку военные казармы и крупные предприятия Выборгского района.
Авантюрист мог бы и соблазниться, но Ленин авантюристом не был. К слову, авантюристом тогда проявил себя кронштадтский мичман Фёдор Ильин (Раскольников) — будущий активный троцкист, будущий автор трагедии «Робеспьер», будущий дипломат-невозвращенец и «обличитель» Сталина… По ряду воспоминаний за выступление стояли также руководители «Военки» Николай Подвойский и Владимир Невский, член ЦК Ивар Смилга, а латыш Мартын Лацис даже упрекнул лидеров в том, что они-де выполняют в массах роль «пожарных».
Обстановка была действительно такой, что можно было потерять голову. Скажем, Павел Милюков описал её в воспоминаниях весьма сочно:
«…от дома Кшесинской и из других мест военные отряды и народные толпы днём и ночью в течение этих трёх дней 3–5 июля шли к Таврическому дворцу, где заседал Совет (эсеро-меньшевистский ЦИК. — С.К.). Иногда толпа требовала выхода министров наружу. Церетели хотели арестовать, но не нашли. Чернова застигли на крыльце, и какой-то рослый рабочий исступлённо кричал ему, поднося кулак к носу: «Принимай, сукин сын, власть, коли дают»…»
(Милюков П. Н. Воспоминания. М.: Современник, 1990, т. 2, с. 334.)
Ничего не скажешь — сцена колоритная! Прямо не Петроград 1917 года, а Запорожская Сечь времён Тараса Бульбы…
Не обошёлся, впрочем, Милюков и без порции клеветы на Ленина, написав: «3 июля вечером Ленин уже занял свой знаменитый балкон в доме Кшесинской и приветствовал солдат, давая им указания».
В действительности же Ленин выступал не вечером 3 июля — он тогда только ехал в Питер, а днём 4 июля, и не перед солдатами, а перед балтийскими матросами, и не давал с балкона дворца «указания», а публично призвал народ «к выдержке, стойкости и бдительности».
Большевиками было предложено провести мирную демонстрацию, и по проспектам столицы двинулось полумиллионное шествие. Да, среди демонстрантов было много вооружённых людей — ведь тысячи матросов прибыли из Кронштадта с винтовками, как и вышедшие из казарм солдаты. Но, образно говоря, в дула винтовок были воткнуты цветы.
