Русскими газетами Ленина всё время обеспечивал Ровио, а переписку Ленина с Петроградом — Ялава.
Первое время — до отъезда на Урал — приезжал Шотман, и Ровио вспоминал, как после провала корниловского путча Шотман, заехав к Ровио, заявил ему: «Знаешь, через четыре месяца Владимир Ильич будет у нас премьер-министром», — и стал доказывать, почему.
Потом они вместе двинулись к Блумквистам, и Шотман сказал уже Ленину: «Владимир Ильич, через четыре месяца вам придётся составлять кабинет. Вы будете премьером». Ленин тут же стал подробнейшим образом выспрашивать последние новости из Питера…
Это, скорее всего, не апокриф, а точная историческая деталь, иначе Шотман у Ровио в 1925 году не ошибся бы так сильно — на целых два месяца! Ведь реально Ленин возглавил Совет Народных Комиссаров уже через два месяца после прогноза Шотмана!
Надежда Константиновна приезжала к Ленину в Гельсингфорс, но, конечно же, нелегально. После отъезда Владимира Ильича она стала постоянно бывать в Выборгском районе… «В июльские дни поражала разница между настроениями обывателя и рабочих, — вспоминала она. — В трамваях, по улицам шипел из всех углов озлобленный обыватель, но перейдёшь через деревянный мост, который вёл на Выборгскую сторону, и точно в другой мир попадаешь».
Здесь жил Ялава, и Крупская ходила к нему за письмами, бывала и у Емельяновых. Однажды Ленин переслал «химическое» письмо с просьбой к жене приехать и с точными инструкциями, как найти его квартиру без расспросов.
У плана, нарисованного Лениным, отгорел край, когда Крупская нагревала его на лампе, и всё же она решилась. Как писала сама Надежда Константиновна, Емельяновы достали ей «паспорт сестрорецкой работницы-старухи»…
Точнее описал эту коллизию в воспоминаниях сам Емельянов. Не работавшим на заводе местным жителям пропуска для перехода границы выдавал волостной староста, с женой которого была знакома жена Емельянова. И по её просьбе пропуск был выправлен на имя тётки Емельянова Агафьи Атамановой (вообще-то, за месяц до этого умершей в Райволе).
Получив «бумагу», Надежда Константиновна повязалась платком, и Емельяновы перевели её через границу и довели до станции.
Второй раз Крупская добралась до мужа недели через две, причём на этот раз через погранпост шла одна, заплутала, но вышла к станции Олилла и села на поезд.
А дальше Крупская рассказывала вот что:
«Вагон был битком набит солдатами и матросами. Было так тесно, что всю дорогу пришлось стоять. Солдаты открыто говорили о восстании. Говорили только о политике. Вагон представлял собой сплошной крайне возбуждённый митинг. Никто из посторонних в вагон не заходил. Зашёл вначале какой-то штатский, да послушав солдата, который рассказывал, как они в Выборге бросали в воду офицеров, на первой же станции смылся. На меня никто не обращал внимания. Когда я рассказала Ильичу об этих разговорах солдат, лицо его стало задумчивым, и потом уже, о чём бы он ни говорил, эта задумчивость не сходила у него с лица. Видно было, что говорит он об одном, а думает о другом, о восстании, о том, как лучше его подготовить».
Это — тоже, конечно, не присочинено позднее, а списано с натуры. Придумать, как говорится, можно было бы что-то и позатейливее.
К слову, в воспоминаниях Крупской о 1917 годе описан и такой любопытный сюжет…
Вскоре после Июля Керенский решил, что разоружённый пулемётный полк, с которого всё и началось, надо публично «заклеймить позором» на площади. Работавшая с пулемётчиками Крупская наблюдала это действо: «Под узду вели разоружённые солдаты лошадей, и столько ненависти было во всей их медленной походке, что ясно было, что глупее ничего не мог Керенский придумать. И в самом деле, в Октябре пулемётный полк беззаветно пошёл за большевиками, охраняли Ильича в Смольном пулемётчики».
КЕРЕНСКИЙ изживал себя не только подобными дурацкими выходками, но и всей своей «политикой».
И его надо было менять.
Причём менять его намеревались в реальном масштабе времени — на рубеже лета и осени 1917 года, даже не «левые», а «правые».
Наступать на внешнем — германском фронте реакционная имущая Элита больше не собиралась. Не собиралась потому, что это было бесперспективно и опасно, а также и потому — это было главной причиной, что готовилось мощное и решительное наступление Элиты на внутреннем фронте.
В начале июля 1917 года на совещании в узком кругу финансово-промышленных магнатов Н. К. Денисова, А. И. Путилова и Ф. А. Липского было решено выделить полмиллиона рублей на организацию военного переворота во главе с Корниловым.
И это был лишь один из многих подобных сборов имущей сволочи — Ленин писал о них как о компании «торгово-промышленных Кит Китычей, Рябушинских, Бубликовых, Терещенок и Кº» (В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 159). Российские промышленники и банкиры представляли собой слой самых настоящих врагов народа!
Вот, например, не раз поминавшийся в 1917 году Лениным горный инженер Пётр Пальчинский, по оценке Ленина — «верный слуга и защитник Кит Китычей» (В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 183). Оставшийся в России Пальчинский был расстрелян как вредитель в 1929 году, и американский профессор Лорен Грэхэм изображает его всего лишь «идеологом технократии», «невинной жертвой сталинского террора». Однако Пальчинский имел возможность проводить свои «технократические» идеи в жизнь ещё в 1917 году — когда был товарищем министра торговли и промышленности в правительстве Керенского. И даже раньше, когда руководил капиталистическим синдикатом «Продуголь» и был тесно связан с банковскими кругами.
Но вот как он «технократствовал» в 1917-м…
5 мая создано коалиционное министерство, в которое входит Пальчинский. Оно обещает контроль и даже организацию производства.
16 мая даже меньшевистско-эсеровский Петроградский Совет требует немедленного государственного регулирования производства, и тут же министр Коновалов уходит в отставку, а Пальчинский начинает саботировать все меры контроля.
В Донбассе создаётся катастрофическая ситуация. Не большевистская, а проправительственная газета «Новая жизнь» сообщает: «Безвыходный круг — отсутствие угля, отсутствие металла, отсутствие паровозов и подвижного состава, приостановка производства. А тем временем уголь горит, на заводах накопляется металл, когда там, где он нужен, его не получишь».
Донецкий комитет через Советы солдатских и рабочих депутатов организует анкету (всего лишь анкету!) о количестве металла. Промышленники жалуются, и товарищ министра Пальчинский запрещает «самочинные контрольные комиссии». Правительственных же комиссий этот «технократ» не назначает, зато срывает все попытки учёта и регулирования.
Возмущение настолько велико, что Пальчинского удаляют из правительства, обеспечив «хлебное местечко» губернатора Петрограда с доходом в 120 тысяч рублей. И в качестве такового Пальчинский организовывал в конце октября 1917 года оборону Зимнего дворца.
