(Мировые войны XX века. В 4 кн. Кн. 2: Первая мировая война, Док. и материалы. М.: Наука, 2002, с. 262.)
Кто написал это?
Кому принадлежат такие признания — какому-то левому автору из числа «агентов Коминтерна», приверженцу Ленина?
Да вот то-то и оно, что это, к сведению стариковых, — цитата из «Военных мемуаров» Дэвида Ллойд Джорджа (1863–1945), премьер-министра Великобритании в 1916–1922 годах, одного из активных организаторов иностранной интервенции в России.
Причём в 1918 году ситуация в воюющих европейских странах по сравнению с 1917 годом лишь обострилась. И, скажем, генерал Людендорф в своих воспоминаниях о войне сетовал: «Теперь, задним числом, я могу утверждать, что наше поражение явно началось с русской революции…»
Иными словами, надежды Ленина в 1917 году на скорую мировую революцию были отнюдь не химеричными — многое тогда зависело от многого! Вспомним, как опасался в 1917 году российский буржуа Лианозов заразительности идеи мировой социальной революции… Не забудем и о том, что, кроме нестабильной Европы, уже тогда бурлил Китай, да и Индия была неспокойна, и Турция, и Балканы — южная окраина Европы…
А уж Россия…
При всём при том лишь у России был Ленин.
Имело своё значение и то, что европейская элита, наученная крахом корниловщины и опытом русского Октября, в острые моменты стала действовать особо решительно и сумела сорвать развитие в Европе революционного процесса. Так, в Германии две наиболее крупные фигуры Ноябрьской революции 1918 года — Карл Либкнехт и Роза Люксембург — 15 января 1919 года были зверски убиты… В Германии начался террор, в марте 1919 года был арестован и убит в тюрьме ещё один деятельный лидер немецких коммунистов — Лео Иогихес (Ян Тышко), и социальную революцию германская элита утопила в крови.
Тем не менее революция в Германии имела место, и это была тоже социальная революция. Причём на счёт германской элиты надо зачислить не только ту кровь, которая пролилась в Германии тогда, но и кровь Второй мировой войны, ибо если бы русский Октябрь 1917 года был подкреплён полным успехом немецкого Ноября 1918 года, никакой Второй мировой войны не было бы, а была бы в обозримой перспективе мирная социалистическая Европа.
Но мы опять забежали далеко вперёд, а у нас ещё не взят Зимний…
ВЗЯТИЕ Зимнего дворца намечалось на полдень, а открытие II съезда Советов — на два часа дня 25 октября (7 ноября) 1917 года. Однако даже к вечеру ни того, ни того ещё не произошло. Причины задержек не были принципиальными, и мы на них останавливаться не будем, а обратимся к свидетельству двух американских авторов — Джона Рида и Бесси Битти.
Оба были в Петрограде в тот день, оба — будучи журналистами — много чего увидели, имея пропуска от Военно-революционного комитета для свободного прохода по городу… Оба побывали в тот день в Зимнем дворце, и оба присутствовали на открытии II съезда Советов.
Джон Рид сумел пройти в ещё не взятый Зимний дворец во второй половине дня 25 октября. В его описании с натуры присутствуют, например, «груды окурков, куски хлеба, разбросанная одежда и пустые бутылки из-под дорогих французских вин…» И в чём-то картины, увиденные Ридом, напоминают будущую агонию бункера Гитлера.
Но что любопытно! Рид свидетельствует: «Всё помещение (в одном крыле дворца. — С.К.) было превращено в огромную казарму, и судя по состоянию стен и полов, превращение это совершилось уже несколько недель тому назад» (Рид Джон. Десять дней, которые потрясли мир. Госполитиздат. М., 1958 г., с. 80). Не-е-т, хотели, хотели «временные» сохранять себя и дальше…
Рид видел, как на Дворцовой площади комиссар Временного правительства Станкевич командовал ротой юнкеров, которая отправлялась отбивать телефонную станцию.
Битти в тот момент была на Морской у этой самой телефонной станции и чуть позже наблюдала, как «подтянутые красивые парни из офицерской школы» попытались начать атаку, дали залп, однако «появился броневик, открыл огонь и довершил разгром атакующих» (Битти Б. Красное сердце России. М.: Изд. иностр. литературы, 1959, с. 87).
Нередко у авторов, нелояльных к Октябрю, приходится читать, что Петроград-де «даже не заметил» «большевицкого переворота»… Да, театры работали, чистая публика развлекалась, но та же Битти, перемещаясь по Петрограду, то и дело наталкивалась на патрули, броневики, а то и перестрелки. Джон Рид и вообще пишет, что в тот день «на Невский, казалось, высыпал весь город»…
На каждом углу стояли огромные толпы, окружавшие яростных спорщиков. Солдатские пикеты дежурили на перекрёстках, а «краснолицые старики в богатых меховых шубах показывали им кулаки, изящно одетые женщины осыпали их бранью»…
Солдаты «отвечали неохотно и смущённо улыбались». Оно и понятно: истерика — это для интеллигентов и дамочек, а русский солдат с дамочками не воюет.
А для Временного правительства и примерно трёхтысячного (!!) разношёрстного «войска», «защищавшего» Зимний дворец, наступал «момент истины» — поздним вечером все ультиматумы истекли, все организационные неурядицы у осаждавших были улажены, и около 10 часов вечера крейсер «Аврора» холостым выстрелом из носового орудия дал сигнал к штурму.
Звук холостого выстрела звучнее боевого, и эффект был достигнут — стали быстро рассасываться как толпы зевак на набережных, так и «защитники» Зимнего дворца…
В то время как напряжение ситуации с Зимним спадало, напряжение в зале, где собрались делегаты II съезда Советов, росло. Рид описал это так:
«Мы вошли в огромный зал заседания, проталкиваясь сквозь бурлящую толпу, стеснившуюся у дверей. Освещённые огромными белыми люстрами, на скамьях и стульях, в проходах, на подоконниках, даже на краю возвышения для президиума, сидели представители рабочих и солдат всей России. То в тревожащей тишине, то в диком шуме ждали они председательского звонка. Помещение не отапливалось, но в нём было жарко от испарений немытых человеческих тел. Неприятный синий табачный дым поднимался вверх и висел в спёртом воздухе. Время от времени кто-нибудь из руководящих лиц поднимался на трибуну и просил товарищей перестать курить. Тогда все присутствующие, в том числе и сами курящие, поднимали крик: «Товарищи, не курите!», и курение продолжалось…»
(Рид Джон. Десять дней, которые потрясли мир. М.: Госполитиздат, 1958, с. 89.)
А вот что написала Бесси Битти:
«Наверху толпились депутаты рабочих и солдат… Открытие заседания было назначено на пять часов. Однако и в девять депутаты, собравшиеся в большом строгом белом зале заседаний, ещё ожидали открытия. В плохо освещённых коридорах сотни людей, стуча грязными сапогами, сновали взад и вперёд… В начале десятого делегат от меньшевистской группы заявил, что его фракция совещается, и просил отсрочку ещё на один час. Ропот недовольства пробежал по залу. Нервы были натянуты как струны…»
(Битти Б. Красное сердце России. М.: Изд. иностр. литературы, 1959, с. 88.)
Битти познакомили с Троцким, но, как она вспоминала, «в двадцать минут одиннадцатого наш разговор был прерван прибытием Дана, который открыл съезд». Скорее всего, Битти ошиблась — по словам Джона Рида, все лидеры старого ЦИКа сидели на возвышении, среди них не было лишь «трёх крупнейших», которые «старались вести первый период русской революции на тормозах».
