Меня, бывшего тренера, часто тянуло в Дрепун, и монахи всегда радовались моему участию в их спортивных занятиях. Это было единственное место в Тибете, где можно было увидеть людей со спортивными фигурами и накачанными мускулами.
Соревнования завершались пиром – я больше нигде не видел, чтобы зараз истреблялось такое количество мяса!
Монастыри Дрепун, Сэра и Гандэн, «три столпа государства», играют определяющую роль в политической жизни страны. Настоятели этих монастырей вместе с восемью правительственными чиновниками председательствуют в Национальном собрании. Ни одно решение не может быть принято без согласия монахов, которые, конечно же, в первую очередь заинтересованы в усилении позиций своих монастырей. Многие прогрессивные идеи скоропостижно погибали не без их вмешательства. Одно время мы с Ауфшнайтером казались им опасными, но, убедившись, что политических амбиций у нас нет, местные обычаи мы соблюдаем, а наша деятельность приносит пользу в том числе и монахам, они перестали вставлять нам палки в колеса.
Как я уже говорил, монастыри представляли собой высшие церковные учебные заведения. Поэтому все живые будды – а их в Тибете больше тысячи – должны были обучаться в монастырях. Ламы-перевоплощенцы всегда привлекали много паломников, за благословением к ним люди приходят тысячами.
Во время недельного визита Далай-ламы в Дрепун ламы-перевоплощенцы присутствовали на всех церемониях и сидели в первых рядах – настоящий совет божеств! Каждый день в тенистых садах монастыря проходили знаменитые диспуты между Божественным Правителем Тибета и настоятелем Дрепуна. Это действо относится к самому сокровенному, что есть в ламаизме, поэтому я даже в глубине души не надеялся, что мне представится возможность присутствовать при этом.
Но за завтраком Лобсан Самтэн спросил, не хочу ли я пойти с ним в монастырский сад. Благодаря этому неожиданному приглашению я смог лицезреть нечто, доселе не виденное ни одним иноверцем. Если я буду в сопровождении брата Далай-ламы, никто не посмеет воспротивиться моему появлению в саду. Моему взору открылась странная картина. На посыпанной белым гравием площадке перед деревьями расположились около двух тысяч монахов в красных одеждах, а Далай-лама, стоя на специальном возвышении, цитировал священные книги. В первый раз я услышал его еще мальчишеский звонкий голос. Говорил он безо всякого стеснения, с уверенностью взрослого человека. Это было первое публичное выступление Далай-ламы. Тогда ему было четырнадцать, много лет он провел за учебой и теперь в первый раз должен был продемонстрировать свои способности, представить их на суд критически настроенных слушателей. От этого выступления зависело очень многое. Конечно, даже полный провал не лишил бы его роли первого лица государства, но сейчас решалось, будет ли этот юноша лишь марионеткой в руках монахов или их полноправным господином. Не все его предшественники были умны, как великий Пятый или прогрессивный Тринадцатый Далай-лама. Многие всю жизнь были лишь куклами в руках своих воспитателей, и судьбы государства зависели от регента. Но об уме этого мальчика уже сейчас ходили легенды. Говорили, что ему нужно лишь раз прочитать книгу, чтобы выучить ее наизусть. С раннего возраста он проявлял интерес к государственным делам, критиковал или хвалил решения, принимаемые Национальным собранием.
* * *
Когда дело дошло до диспута, я убедился, что слухи о незаурядном уме этого юноши отнюдь не преувеличены. Согласно обычаю, Далай-лама, закончив речь, тоже сел на землю, чтобы врожденное превосходство не мешало судить о его умственных способностях. Глава той части монастыря, в которой проходил тогдашний диспут, встал перед молодым человеком и начал задавать ему вопросы, сопровождая их предписанными для такого случая жестами. Далай-лама не задумываясь ответил на них, и тут же последовал новый каверзный вопрос. Но этого юношу было не так-то просто сбить с толку. Он отвечал играючи, с легкостью, а его юное лицо озаряла уверенная улыбка.
Через некоторое время они поменялись местами, и теперь Далай-лама задавал вопросы сидящему на земле настоятелю. Тут стало совершенно ясно, что все происходящее не заранее отрепетированный, чтобы выставить в наилучшем свете юного Будду, спектакль, а настоящее интеллектуальное соревнование, в котором умудренному опытом монаху не так-то просто было не уронить свою честь в присутствии учеников.
Когда диспут закончился, Божественный Правитель снова сел на свой золотой трон, а его мать, единственная присутствовавшая в саду женщина, подала ему чай в золотой пиале. Далай-лама быстро взглянул на меня, будто желая заручиться и моим одобрением. Я был потрясен увиденным и услышанным и удивлялся прежде всего глубокой уверенности в себе, которая чувствовалась в этом божественном юноше из простой семьи. Я едва не поверил в возможность перерождения…
Позже мне еще несколько раз случалось присутствовать при диспутах учащихся монахов. Они далеко не всегда проходили так мягко и чинно. Часто присутствующие поддерживали ту или иную сторону, страсти быстро накалялись, и нередко религиозная дискуссия заканчивалась натуральным мордобоем.
По завершении диспута все вместе стали молиться. Молитва по звучанию напоминала литанию и длилась очень долго. Затем Далай-лама в сопровождении настоятелей отправился обратно во дворец. Меня всегда смущала старческая походка этого мальчика, но теперь я узнал, что она составляет часть ритуала, который точно предписывает каждое движение. Такая походка должна была, с одной стороны, имитировать походку святого, а с другой – подчеркивать достоинство Далай-ламы.
Мне бы, конечно, очень хотелось сделать несколько фотоснимков этого удивительного события. Но камеры у меня с собой не было. Как оказалось, к счастью. Потому что на следующий день случился скандал, когда мой друг Вандю-ла – без моего ведома – попытался запечатлеть Далай-ламу во время прогулки вокруг монастыря. Точнее, сделать снимок у Вандю-ла получилось, но какой-то ретивый монах, заметивший это, поднял шум. Вандю-ла отвели к секретарю регента и подвергли строгому допросу. В наказание за его проступок его понизили в ранге и дали понять: ему еще повезло, что его вообще не лишили монашеского сана. Кроме того, камеру конфисковали. И все это – несмотря на то что он был аристократом пятого ранга и племянником прежнего регента. Это происшествие много обсуждали в монастыре, но сам мой друг воспринял случившееся спокойно: он хорошо знал, что в жизни чиновника бывают и взлеты, и падения.
Но скоро этот инцидент забылся – все внимание переключилось на новую церемонию. Далай-лама должен был сделать подношение на вершине возвышающейся над монастырем горы Гомпе-Уце высотой 5600 метров.
Ранним утром в путь отправился большой конный караван – в нем наверняка было около тысячи человек и несколько сот лошадей. Первой целью было селение, расположенное на полдороге к вершине. Лошадь Далай-ламы вели под уздцы два конюших. До этого момента уже было несколько остановок в специально приготовленных местах, и каждый раз, когда юный правитель спешивался и вновь садился на коня, эти действия сопровождались определенным ритуалом. Везде был приготовлен покрытый коврами трон, чтобы Его Святейшество мог достойно отдохнуть. До селения добрались только под вечер, воскурили благовония в благодарность за счастливое прибытие и предались молитвам. Ночевали в шатрах и импровизированных домиках. На следующий день были подготовлены яки, и еще до восхода солнца Далай-лама вместе со свитой высокопоставленных лиц начал восхождение. Тропу, хотя и не очень удобную, для паломничества на вершину горы расчистили когда-то сами монахи монастыря.
