Преобразование «низкого» материала в «Романе о девочках» осуществляется прежде всего на уровне интонации. Первая же фраза: «Девочки любили иностранцев» – значима не содержащейся в ней «информацией», а вызывающей прямотой тона. Кто это говорит: автор, герой? Это жизнь говорит, и ее, жизни, голос автор в первую очередь стремится уловить. О некрасивых, но вполне жизненных подробностях Высоцкий рассказывает без ухмылки и без ужимки, без бравирующей грубости, но и без равнодушного чистоплюйства.
Авторская позиция во многом передается через интонацию, ритм речи. «Роман о девочках» – ритмизованная проза. В нем то и дело возникают звуковые узоры: «И наКАР-кал ведь, стАРый воРон. ЗабРАли Ни-колАя за пьЯную КА-Кую-то дРАКу…» Послушайте, как это «кар» раскатывается по фразе. За кажущейся простотой и разговорностью – строгая и стройная мера…
В сегодняшней литературе стих и проза выясняют отношения весьма драматично. Поэтому особенно интересным становится опыт Высоцкого в сопряжении двух основных начал словесности.
Бегство от смерти
Теперь уже не остановиться. Все линии судьбы сплетены в единую цепь – любой обрыв может обернуться катастрофой. Нельзя терять ни дня, ни часа, ни роли, ни песни, ни женщины. Много всего у Высоцкого, но, право же, нет у него ничего лишнего. Всё ему необходимо, и за это он уже отдал и еще отдаст больше, чем получено.
Жеглов, Дон Гуан – это все хорошо, но только в рамках одной страны. А что если эти рамки раздвинуть хотя бы до целой Европы? Возникла у Высоцкого идея, с которой он долго приставал к Володарскому. С Эдиком они много встречались в последнее время, он Высоцкому и Марине щедро предоставил часть территории своего дачного имения в Пахре для постройки их собственного загородного домика. В свое время Высоцкому один генерал поведал историю о том, как он, будучи лейтенантом, попал в немецкий лагерь для военнопленных, откуда в канун нашей победы бежал с тремя товарищами, причем все были разной национальности. Американцы приняли их за эсэсовцев, пришлось отстреливаться, одного они убили…
Из этого же можно международный шедевр сделать. Значит, так. Героев будут звать Владимир, Даниэль и Жерар (предполагаемые исполнители соответственно Высоцкий, Ольбрыхский и Депардье). Четвертый пусть будет грузин – экзотику ценят на Западе, опять же на Сталина намек, только наш-то грузин – это, конечно, антипод Сталина, рыцарь и гуманист, сын репрессированного. Назовем Вахтангом, а там – чем черт не шутит, авось и получит красивую фамилию Кикабидзе, а?
Финал – и счастливый и трагический, фифти-фифти. Владимир с Даниэлем на американском самолете сорвутся в СССР, а Жерар и Вахтанг погибнут. Убежав из лагеря, друзья проведут несколько дней на заброшенной вилле в Вене – отличное место для съемок. Название дадим – «Венские каникулы». В общем, сюжет почти готов, нужен драматургический взгляд Володарского, чтобы дать ему воплощение в тексте.
За новогодним столом Высоцкий продолжает донимать друга новыми придумками. Делать нечего: прямо с первого января нового, семьдесят девятого года, они садятся за письменный стол. Стол не простой, а волшебный, принадлежавший многие годы великому режиссеру Таирову. В прошлом году Высоцкий и Марина купили его вместе с креслом, когда распродавалась мебель Таирова и его жены Алисы Коонен. Их о том вовремя известили, чтобы хоть что-нибудь не попало в совсем случайные руки, а послужило еще людям творческим. По ходу работы Высоцкий отлучается то в театр, то на концерт, тем не менее шестого января в сценарии ставится последняя точка.
План покорения Европы разработан, теперь пора в Америку. Десятого января Высоцкий вылетает в Париж, а оттуда в Нью-Йорк. Американской визы у него опять нет, и положение достаточно двусмысленное.
В аэропорту среди встречающих объявляется незваный, если так можно выразиться, хозяин – представитель советского посольства. Вслед за «Здравствуйте, Владимир Семенович» сразу съезжает на «Володю» и братски целует в щеку. Тьфу, что за гадость! Хочется сразу вытереть обслюнявленное место. Неспроста такие нежности, сейчас начнутся советы и рекомендации…
И точно. Мы, мол, не против ваших выступлений, пусть они послужат популяризации нашей песенной поэзии, но стало известно, что планируются концерты в сионистских центрах. А вот этого ни в коем случае допустить нельзя. Надеемся, что вы как настоящий патриот не дадите мировому сионизму повода воспользоваться вашим именем в их пропагандистских целях.
Какой там сионизм! Шульман действительно планировал несколько выступлений в синагогах – исключительно с точки зрения арендной платы. И вот теперь придется ему убытки терпеть по милости наших недремлющих соглядатаев…
Семнадцатого и девятнадцатого января Высоцкий дает два концерта – в Бруклин-колледже и Куинс-колледже. Публика разносоставная и интересная, хорошо понимающая сегодняшний русский язык, бурно реагирующая на злободневные политические реалии. В Нью-Йорке много «бывших наших», причем довольно молодых, начавших здесь новую жизнь и желающих сохранить все лучшее из своей старой жизни, в том числе и песни Высоцкого, на которых они воспитались. Многие перебираются сюда из Израиля, пользуясь им как пересадочной станцией. В общем, настоящая, живая русская среда формируется именно здесь, а не во Франции и не в Германии. Русская Америка или американская Россия – все равно как назвать. Переселяться в это духовно раздвоенное пространство вовсе не обязательно, а вот приезжать поработать – очень даже можно.
Бостон, Нью-Джерси, Филадельфия – в три дня три города, по два концерта в каждом. Намечался еще Балтимор – родной город Эдгара По. Но, наверное, обитающий там легендарный ворон каркнул свое «Невермор!», и Высоцкий туда не добрался. Приключился энергетический перерасход, и на сутки пришлось уединиться в гостиничном номере. Потом все же собрал себя и вылетел в западном направлении.
День рождения свой – сорок один год (а ведь тоже фатальная цифра: Блок, между прочим, задохнулся, не дотянув до этого рубежа, погиб в своем сорок первом!) встретил на широких просторах – днем пел в Чикаго, а вечером в Лос-Анджелесе. Материальный итог поездки выразился цифрой тридцать восемь тысяч. Любопытно бы сравнить его с той суммой, которую он заработал за всю жизнь на родине. Но доллар и рубль несопоставимы. Когда-то Сталину принесли на подпись бумагу, где предлагался курс сорок рублей за один доллар. Это оскорбило патриотическое чувство вождя, и он зачеркнул ноль. Так и считался доллар за четыре рубля – чисто условно, поскольку за рубли никто валюту купить не мог. Потом после хрущевской реформы «один к десяти» доллар постепенно устоялся на отметке «60 копеек», о чем каждый месяц извещает нас газета «Известия». По такому курсу действительно приобретает доллары в строго ограниченном количестве строго ограниченный контингент лиц, выезжающих в США на строго ограниченный срок. Те же, кому удается что-то заработать, должны по возвращении «сдать валюту» и получить за нее какую-то толику «сертификатных» рублей, чтобы потом приходить с ними в магазин «Березка». Те, кто держит американские деньги в бельевом шкафу или в бачке унитаза, рискуют тюрьмой: валюта – достояние страны, а не отдельных граждан. Высоцкий оказался в особенном положении: у человека, женатого на иностранке, есть шанс прикрыться дипломатической защитой.
