Наряду с Алексеем Константиновичем Толстым и Софьей Андреевной Миллер в Погорельцах поселись её братья с семействами. В следующем письме Николаю Жемчужникову Толстой ещё более разговорчив и даже несколько язвителен:
«…Здесь есть мебели из карельской берёзы, семеро детей мал мала меньше, красивая гувернантка, гувернёр малого размера, беззаботный отец семейства, бранящий всех и вся… брат его с поваром, готовящие каждый день какие-нибудь новые кушанья, дьякон bon vivant (жизнелюбец. — В. Н.), краснеющий поп, конторщики с усами разных цветов, добрый управитель и злая управительница, скрывающаяся постоянно в своём терему, снегири, подорожники, сороки, волки, похищающие свиней среди бела дня на самом селе, весьма красивые крестьянки, более или менее плутоватые приказчики, рябые и с чистыми лицами, колокол в два пуда, обои, представляющие Венеру на синем фоне с звездами, баня, павлины, индейки, знахари, старухи, слывущие ведьмами, кладбище в сосновом лесу с ледяными сосульками, утром солнце, печи, с треском освещающие комнату, старый истопник Павел, бывший прежде молодым человеком, кобзари, слепые, старый настройщик фортепьянов, поющий „Хвала, хвала тебе, герой“ и „Славься сим, Екатерина“… экипаж, называющийся беда на колёсах, другой, кажется, называющийся ферзик, старинная карета Елизаветы Петровны, крысы, горностаи, ласочки, волчьи ямы, ветчина, щипцы, балконы, 500 луковиц цветочных, старые тетради… пляшущие медведи, числом четыре, очень старая коровница, пол из некрашеных сосновых досок… Гапки, Оксаны, Ганны, Домахи, пьяные столяры, таковые же башмачники, загоны в лесу, пасеки, бисер, вилочки, экраны, сбруя медная, серые лошади, мёд в кадках, землемеры, заячьи следы, два пошире, а два поменьше, бортовая ель над церквой… свиньи на улицах, огород с прутиками, означающие четыре стороны света, волшебный фонарь, курицы, мочёные яблоки, сумерки с постепенно замирающими сельскими звуками, вдали выстрелы, собачий лай, ночью петухи, ни с того ни с другого кричащие во всё горло, пасмурные дни, изморозь, иней на деревьях, внезапно показывающееся солнце, два старых турецких пистолета, рабочие столики, чай на длинном столе, игра в кольцо, которое повешено на палочке и которое надлежит задеть за крючок, вбитый в стену, сушёные караси, клюква, преждевременно рождающиеся младенцы к неимоверному удивлению их отцов… наступающий праздник рождества, литографическая машина, совершенно испорченный орган, сумасшедший механик, множество мух, оживших от теплоты, множество старых календарей, начиная от 1824 года, биллиард, стоящий в кладовой и вовсе не годный к употреблению, сухие просвиры, живописные пригорки, песчаные, поросшие сосняком, чумаки с обозами, вечерницы, мельницы, сукновальни, старый фонарь, старые картузы, модели молотильных машин, портрет кн. Кочубея, портрет графини Канкриной, рапиры, трости из бамбука, курильница в виде древней вазы, алебастровая лампа, старая дробь, огромный диван с двумя шкапчиками, два мохнатых щенка, сушеные зайцы, клетка без птиц и разбитое кругленькое зеркало…»
Уже сказано, что 1850-е годы — наиболее плодотворный период А. К. Толстого как лирика. Его поэтический талант достиг расцвета, несмотря на то, что внешние обстоятельства далеко не всегда благоприятствовали творчеству:
Как много звуков в сердца глубине,
Неясных дум, непетых песней много;
Но заглушает вечно их во мне
Забот немолчных скучная тревога.
Тяжёл её непрошенный напор.
Издавна сердце с жизнию боролось —
Но жизнь шумит, как вихорь ломит бор,
Как ропот струй, так шепчет сердца голос!
(«Как много звуков в сердца глубине…». 1859)
В Погорельцах Алексей Толстой работал над одним из своих шедевров: поэмой «Иоанн Дамаскин». Из всех его крупных произведений это — самое личное. В образе главного героя — выдающегося поэта и богослова — он словно прослеживает собственную судьбу. Толстой опирается на «Житие Иоанна Дамаскина» в Четьих минеях. Знаменитый проповедник и писатель был первым министром при дворе правящего в Дамаске калифа Абдалмереха в середине VII века. Таково начало поэмы:
Любим калифом Иоанн;
Ему, что день, почёт и ласка,
К делам правления призван
Лишь он один из христиан
Порабощённого Дамаска.
Его поставил властелин
И суд рядить, и править градом.
Он с ним беседует один.
Он с ним сидит в совете рядом;
Окружены его дворцы
Благоуханными садами.
Лазурью блещут изразцы,
Убраны стены янтарями;
В полдневный зной приют и тень
Дают навесы, шёлком тканы,
В узорных банях ночь и день
Шумят студёные фонтаны.
Иоанн Дамаскин прославился как страстный и энергичный противник иконоборчества — течения в христианстве, отрицавшего почитание икон. Оно было вызвано соприкосновением христиан с крепнущим мусульманским миром, не признающим любое изображение человека. Налицо было соперничество религий. На некоторое время иконоборцы взяли верх в Византии, им покровительствовал император Лев Исавретянин. Иконоборцы быстро перешли от слов к делу, начав уничтожать не только иконы, но и вообще произведения искусства. Это вызвало восстания в некоторых областях Византии. Папа Григорий II объявил иконоборчество ересью. Иоанн Дамаскин отправил басилевсу три письма в защиту икон; его авторитет в христианском мире был столь высок, что иконоборцы вынуждены были сдержать свои неистовства. Решив отомстить, они сфабриковали письмо, якобы посланное Иоанном Дамаскиным в Константинополь с обещанием предать Дамаск византийцам. Фальшивку доставили калифу, который поначалу ей поверил, но вскоре понял, что его первый министр стал жертвой подлости. Калиф вновь попытался его приблизить, но Иоанн Дамаскин уже давно мечтал расстаться с придворной жизнью — и именно поэтому А. К. Толстой ощущал настоящую близость со своим героем. Как и последний, он легко мог бы подняться на вершины власти, однако всеми силами этому противился:
Но от него бежит покой,
Он бродит сумрачен; не той
Он прежде мнил идти дорогой,
Он счастлив был бы и убогий,
Когда б он мог в тиши лесной,
В глухой степи, в уединенье,
Двора волнение забыть
И жизнь смиренно посвятить
Труду, молитве, песнопенью.
Иоанн Дамаскин сложил к ногам калифа все свои регалии, отказался от богатства и стал послушником в небольшом монастыре Саввы Освященного. Самым знаменитым местом поэмы является гимн обретшего духовную свободу Иоанна Дамаскина, с которым он обращается ко всему окружающему миру:
Благословляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды!
Благословляю я свободу
И голубые небеса!
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от краю и до краю,
И солнца свет, и ночи тьму,
И одинокую тропинку,
По коей, нищий, я иду,
И в поле каждую былинку,
И в небе каждую звезду!
О, если б мог всю жизнь смешать я,
Всю душу вместе с вами слить!
О, если б мог в свои объятья
Я вас, враги, друзья и братья,
И всю природу заключить!
Как горней бури приближенье,
Как натиск пенящихся вод,
Теперь в груди моей растёт
Святая сила вдохновенья.
Однако Иоанну Дамаскину предстояло суровое испытание. Монастырская братия приняла его с недоверием. Никто не хотел становиться его духовным наставником, пока не нашёлся старец — неистовый фанатик: его сумрачная натура противилась всему светлому и прекрасному. Он запретил Иоанну Дамаскину писать стихи; тому ничего не оставалось иного как обуздать свой поэтический гений. Но вскоре один монах попросил его сочинить погребальную песнь только что скончавшемуся иноку. Иоанн Дамаскин был не в силах отказаться. Этот тропарь —
