Полвека назад, когда «Роллинг Стоунз» бежали голова к голове с «Битлз», в неустанных попытках добиться от молодого Мика Джаггера чего-нибудь просветленного или хотя бы занимательного ему задавали один и тот же вопрос: будет ли он петь «Satisfaction» в тридцать лет?
В те невинные годы, в начале шестидесятых, поп-музыка целиком принадлежала молодежи — считалось, что вся она во власти юного непостоянства. Предполагалось, что даже самые успешные группы — даже «Битлз» — продержатся на вершине горы максимум несколько месяцев, а затем их вытеснят новые фавориты. Тогда никому и во сне не приснилось бы, сколько этих эфемерных песенок будут играть и переигрывать спустя целую жизнь, сколько этих взаимозаменяемых, казалось бы, певцов и групп будут тянуть лямку престарелыми пенсионерами и с каким фанатичным восторгом их будут встречать, пока они еще способны вновь проковылять на сцену.
С точки зрения долгожительства «Стоунз» всех оставили далеко позади. «Битлз» как концертная группа международного значения протянули всего три года, а в общей сложности — каких-то девять лет (если не считать еще двух, потраченных на желчный распад). Прочий цвет шестидесятых, Led Zeppelin, Pink Floyd и The Who, если не треснули по швам от алкоголя и наркотиков, постепенно разошлись, затем собрались вновь, смертельно скучая от своего древнего репертуара и друг от друга, но утешаясь огромными гонорарами. И только «Стоунз», когда-то вроде бы самые нестабильные из них, неуклонно катятся себе, как на роликах, из десятилетия в десятилетие, а затем из одного столетия в другое; они перенесли сенсационную смерть одного своего музыканта и ожесточенный исход двух других (а также безостановочные внутренние междоусобицы, которые поразили бы воображение отпрысков рода Медичи); они оставили позади себя поколения жен и любовниц, пережили двух менеджеров, девять британских премьер-министров и столько же американских президентов; они остались неподвластны переменчивым музыкальным веяниям, гендерной политике и общественным устоям; эти старики за шестьдесят умудрились сохранить серный душок греха и бунта, которыми от них несло в двадцать с небольшим. «Битлз» — вечная сладость; «Стоунз» — вечная острота.
Разумеется, за десятилетия, что миновали с их общего расцвета, сущность поп-музыки едва ли изменилась. Каждое новое поколение музыкантов берет те же аккорды в том же порядке и изъясняется тем же языком любви, похоти и потери; каждое новое поколение слушателей алчет такого же идола мужеского пола, с такой же сексапильностью, таким же репертуаром жестов, поз и проявлений клевизны.
К тому времени, когда раскочегарились «Стоунз», понятие «рок-группы» — ансамбля молодых музыкантов, обладающих славой, богатством и сексуальными возможностями, о каких и мечтать не могли их коллеги из прошлого, оркестры военных подразделений или северных шахтерских городков, — уже вполне сложилось и с тех пор не изменилось ни на йоту. Поп-индустрия — главным образом иллюзия, эксплуатация и очковтирательство, однако правда и то, что подлинный талант всегда пробьется и не пропадет. Музыка «Стоунз» — от великолепных подстрекательских хитов «Jumpin’ Jack Flash» и «Street Fighting Man» до полузабытых композиций «Off the Hook», «Play with Fire» и совсем ранних ритм-энд-блюзовых каверов — звучит свежо, будто записана только вчера.
Они остаются ролевой моделью любой группы, добившейся успеха, — избалованные юные короли, неизящно развалившиеся на кушетке среди взрывов фотовспышек, репортеры выкрикивают им все те же избитые вопросы, получают все те же остроумные ответы. Их гастроли конца шестидесятых — по-прежнему всеобщая голубая мечта: личные самолеты, лимузины, свита, поклонницы, разгромленные гостиничные номера. Ни прекрасно документированные свидетельства о том, как быстро и неизбежно все это разрушает душу, ни блестящая пародия Кристофера Геста на твердолобую концертирующую рок-группу в «Это — Spinal Tap»
[8] не способны развеять гастрольного флера, вечной притягательности «секса, наркотиков и рок-н-ролла». Но как ни старайся, юным ученикам ни за что не прорубить заново ту просеку, что проложили концертирующие «Стоунз» сквозь наивный мир сорок с лишним лет назад; даже близко не подойти к сопоставимому накалу самодовольства, избалованности, истерии, паранойи, насилия, вандализма и порочного веселья.
А главное, Мик Джаггер в любом возрасте неподражаем. Он более всех причастен к изобретению концепта «рок-звезды» — в противоположность певцу в группе: фигуры, отстраненной от коллег-музыкантов (серьезное новшество во времена сплоченных «Битлз», The Hollies, The Searchers
[9] и иже с ними); фигуры, способной высвободить, завоевать и подчинить мириады фантазий гигантских толп. Кит Ричардс, другой лидер «Роллинг Стоунз», — уникально талантливый гитарист, а его выживание в среде рок-музыки противоречит почти всем вероятностям, но Кит принадлежит к традиции трубадуров, что тянется от Блайнд Лемона Джефферсона и Джанго Рейнхардта,
[10] а продолжена Эриком Клэптоном, Джими Хендриксом, Брюсом Спрингстином, Ноэлем Галлахером и Питом Доэрти. Джаггер же основал новый биологический вид и наделил его языком, который уже не усовершенствовать. Среди его соперников только Джим Моррисон из The Doors нашел иной способ петь в микрофон — нежно обнимая его ладонями, словно испуганного птенца, а не размахивая им, точно фаллосом, как Джаггер. С 1970-х возникло много одаренных и признанных во всем мире групп с харизматичными солистами — Фредди Меркьюри и Queen, Холли Джонсон и Frankie Goes to Hollywood, Боно и U2, Майкл Хатченс и INXS, Эксл Роуз и Guns’n’Roses. В записи они все могли быть уникальны, но, выходя на сцену, устремлялись по следам Джаггера — а что им было делать?
Его статус сексуального идола сравним разве что с «Шейхом», Рудольфом Валентино, звездой немого кино, — глядя на него, женщины 1920-х трепетали и грезили о том, как их швыряют поперек седла и увозят в бедуинский шатер посреди пустыни. Аура Джаггера ближе к величайшим танцовщикам — Нижинскому, Нуриеву, — кто, невзирая на свою вроде бы нетрадиционность, жадно пожирал глазами балерин и носил огромные тугие гульфики. «Стоунз» одними из первых придумали себе логотип, и даже для разнузданного начала семидесятых он был очень откровенным: мультяшный кровавый рот лично Джаггера, толстенные губы знакомо и неизящно растянуты, язык тщится лизнуть нечто незримое, и очевидно, что это отнюдь не мороженое. Этот вываленный язык по-прежнему украшает все книги о «Стоунз» и весь их мерчандайз — сразу ясно, кто всем этим владеет. На современный взгляд, вряд ли возможен грубее памятник старомодному мужскому шовинизму — и, однако, он безошибочно бьет в цель по сей день. Самые эмансипированные дамы двадцать первого столетия оживляются, слыша имя Джаггера, а те, кого он заворожил еще в двадцатом, по-прежнему принадлежат ему всей душой. Приступив к этой книге, я на одном званом ужине упомянул о предмете моего интереса соседке — величавой, сдержанной англичанке зрелых лет. В ответ она разыграла сцену из «Когда Гарри встретил Салли»,
[11] где Мэг Райан симулирует оргазм в переполненном ресторане: «Мик Джаггер? О-о… да-а! Да, ДА, ДА!»
