Сейчас все это выглядит райски невинно, но в тот вечер коммутатор Си-би-эс горел не переставая — от побережья до побережья жаловались зрители. Многих великих телевизионщиков преследует неуверенность в себе, и Салливан снял с себя всю ответственность за приглашение «Стоунз», переложил вину на свой персонал и заявил, что ожидал приятных чистеньких мальчиков вроде Dave Clark Five. «Я семнадцать лет создавал эту передачу и не позволю уничтожить ее за считаные недели, — возмущался он в интервью канадскому журналисту. — Они больше у меня не появятся, я вам обещаю».
На Западном побережье «Стоунз» забронировали студию RCA и запланировали съемки киноконцерта под названием «Международная музыкальная подростковая премия» (TAMI) — снимали в Городском зале Санта-Моники и рекламировали как «Величайший, Крутейший, Дичайший, Самый Волнующий Взрыв Бита на Киноэкране». Пять месяцев назад Мик соперничал за внимание зрителей с тракторами и дрессированными тюленями; сейчас он с группой возглавлял список самых популярных американских артистов, равно черных и белых: The Beach Boys, Чак Берри, Бо Диддли, «Смоки Робинсон и The Miracles», Ян и Дин, The Supremes, Лесли Гор, Марвин Гей и Джеймс Браун.
«Стоунз», и Мику в том числе, неловко было лезть на глаза поперед своих музыкальных героев, и они, сцепив зубы, ожидали жестоких попреков за сценой. Но случилось ровно обратное. Чак Берри был доброжелателен, как и в Чикаго, а Марвин Гей — суперкрутой «мотаунский» корифей, которого однажды застрелит его собственный отец, — был по-доброму снисходителен, чуть по головке Мика не гладил, советуя не дергаться, выйти на сцену и сделать все, на что способен.
Больше всего нервировало, что их отделение в фильме следовало сразу за Джеймсом Брауном, «крестным отцом соула», у чьих ног Мик и Кит простирались в июне в гарлемском театре «Аполло». «Крестный отец», разумеется, не мог не заметить, сколько его па собезьянничал Мик за прошедшие месяцы, и сказал одному журналисту, что «„Роллинг Стоунз“ пожалеют, что приехали в Америку», — он расправится с ними на концерте TAMI.
Из-за съемок между отделениями были получасовые перерывы, и «Стоунз» не пришлось соперничать с инфарктами Брауна. Когда они наконец заиграли, британский журналист за кулисами поморщился, увидев, как Мик вслед за «крестным отцом» изображает «танец чокнутой курицы-паралитички». Но к последней песне, удачно озаглавленной «I’m Alright», Мик снова обрел почву под ногами. Когда в финале на сцену вышли все участники концерта, Браун первым пожал Мику руку и поздравил.
* * *
Нелады с законом у Мика начались в ноябре 1964 года: он ехал за рулем своей машины под Теттенхоллом, Стаффордшир, и его остановили за три мелких нарушения правил дорожного движения. Он лично явился в суд — в строгом темном костюме, белой рубашке и при галстуке, признал себя виновным и заплатил 16 фунтов штрафа. Его адвокат заявил, что длина волос не должна рассматриваться как отягчающее обстоятельство, и отметил, что в XVIII столетии британские аристократы, в том числе величайший британский военачальник, носили завитые парики до плеч: «Волосы у герцога Мальборо были длиннее, чем у моего клиента, а герцог выиграл несколько сражений. Насколько я понимаю, он пудрил волосы от вшей. У моего клиента вшей нет…»
Разбирательство было банальное и, однако, предвещало судилища, предстоявшие Мику через три года. Здесь впервые прозвучало, что, вопреки всем принципам британской юриспруденции, Мик, будучи волосатым, катким и каменным членом неприличной группы «Роллинг Стоунз», подлежит более суровым карам, нежели обычно налагаются за подобные нарушения. И здесь же в его защиту выступали такие же снисходительные остряки, какие потом выступят прокурорами.
В музыкальном смысле, впрочем, ему сходило с рук даже убийство. После «It’s All Over Now» у «Стоунз» в том же месяце вышел следующий сингл — «Little Red Rooster» Вилли Диксона. Каверы Хаулин Вулфа и Сана Хауса
[129] уже были широко известны, и сингл звучал извинением перед поклонниками-пуристами, которых группа совсем недавно жестоко обидела; кроме того, песня эта — самый откровенный фаллический блюз со времен «Black Snake Moan» Блайнд Лемона Джефферсона 1920-х. На фоне приглушенного, убаюкивающего бита, прерываемого лишь дрожащими взвизгами слайд-гитары Брайана Джонса, вокал Мика ни на секунду не дозволял закрыть глаза на штуцерную метафору: «I am the little red rooster… too la-a-azy to crow for days… Keep ever’thing in the farmyard… upset in ever’ way…»
[130]
Этот вроде бы капризный возврат к бесстыдно нишевой музыке после убийственного поп-хита «It’s All Over Now» ужаснул все окружение «Стоунз» — за вычетом менеджера, который обычно агитировал за коммерциализацию, точно бродячий проповедник-неофит. Нет, Эндрю Олдэма блюз по-прежнему «не колыхал». Для Олдэма «Little Red Rooster» был демонстрацией способности его подопечной группы впарить жертвам все что угодно. Как и с «задранным хвостом», многочисленные цензоры британского вещания отчего-то хлопали ушами, совершенно не замечая связи между «rooster», «red», «cock»
[131] и самым хорохористым петушком в «Топ-20» (хотя в Америке песню не пустили на радио, и пришлось выпускать менее провокационную «Heart of Stone»). В основном благодаря преданным массовым закупкам фан-клуба, в декабре 1964 года сингл на неделю попал в первую строчку. Мик, таким образом, наконец осуществил детскую мечту подарить Великобритании блюз, как святой Августин когда-то подарил христианство.
Британские хранители морали оказались глухи к нюансам «Little Red Rooster», но американские телепродюсеры соображали шустрее. Выступление Мика в поп-передаче «Веселись!»
[132] в мае 1965-го обставили как миниатюрный черно-белый эротический ужастик — зловещая увертюра, псевдосредневековые ворота раскрываются со скрипом, а за ними он в своей берлоге, Дракула пополам с протопанком, в одной руке вертит серебристую губную гармонику, словно усугубляя завораживающие чары бита. У конкурентов на американской передаче «Кошачий концерт»
[133] — и месяца не прошло — камера надвигалась на его лицо, пока не оставались одни губы, точно бестелесный рот, что ведет повествование в драматическом монологе Сэмюэла Беккета «Не я». Когда настало время для соло на гармошке (которое в записи, вообще-то, играл Брайан Джонс), Мик не столько дул в эту гармошку, сколько ее сосал.
«Little Red Rooster» оказался экспрессом к звездам не только для Мика, но и для Брайана. Его гармонику и его слайд-гитару превозносила вся британская музыкальная пресса, им восхищались музыканты из других групп, даже интеллектуальный, суперсдержанный Манфред Мэнн. Успех в чартах приглушил — временно — его жалобы на то, что Мик и Кит увлекают «Стоунз» прочь от блюзовых корней к коммерческой поп-музыке. Увы, выносить удачливого Брайана оказалось еще тяжелее, чем упаднического.
