Дальше страстный коллекционер Лобанов-Ростовский рассказывает, какой большой был спрос на русские работы среди многочисленных парижских и нью-йоркских торговцев русской живописью.
Что до искусствоведов, то они из театральных работ позднего Судейкина выделяют оформление спектаклей на музыку Стравинского, где судейкинская гротесковость, по мнению некоторых, в большей степени соответствует «гротесковости, заложенной в музыке композитора», чем, скажем, стиль Бенуа (первым оформлявшего «Петрушку»).
Вот как пишет об этом Д. Коган: «А. Н. Бенуа, воскрешая со всей яркостью свои детские воспоминания о балаганах, акцентирует бытовую характерность и остроту образов композитора, оставаясь в пределах изображения и отражения натуры. Опираясь, подобно Стравинскому, на уличное и дворовое искусство, Судейкин и понимает его во многом сходно со Стравинским… Образам Судейкина присуща более острая гротесковая выразительность. При их большей иллюзорности они глубже и всестороннее пронизаны стихией мистификации. В этом смысле… направление творческих исканий художника, его интересы, как это показала работа над „Петрушкой“, были в некотором отношении близки композитору». Что касается «Свадебки» Стравинского, оформленной Судейкиным для «Метрополитен Опера» четыре года спустя, то здесь Судейкин (по мнению той же Д. Коган) «снова обращается к кубизму, на сей раз видя пластическую аналогию музыке Стравинского в соединении кубистических форм с формами русской иконописи и лубка». И, как сам выразился Судейкин, «с русской иконописью камаринскими красками».
Из других театральных работ Судейкина в США весьма важным считается его оформление спектакля по пьесе Евреинова «Самое главное», поставленной в 1926 году в «Гилдтеатре». Евреиновская идея «театрализации жизни» с давних времен близка была Судейкину, а пафос знаменитой пьесы Евреинова заключался в почти полном слиянии театра и жизни. И форма этого слияния была, по мнению критики, «аналогична тенденциям искусства Судейкина».
Четверть века пролетели в трудах, любовях и хлопотах. Мир был тем временем потрясен новой войной, в которой опять больше всех горя выпало на долю уже пережившей и ленинское, и сталинское кровопускание далекой России. Вспоминались ли процветающему нью-йоркскому художнику в те последние годы недолгой его жизни родные смоленские дали, Москва, Питер, «Бродячая собака», русские друзья и жены? Похоже, что вспоминались. Удивительную историю рассказал в своих очерках о русских художниках лондонский коллекционер Никита Лобанов-Ростовский. Через двенадцать лет после смерти Судейкина, то есть в 1958 году, ему довелось познакомиться с известным американским торговцем картинами Семеном Боланом, от которого Лобанов-Ростовский узнал, что «этому Болану Судейкин передал тысячу своих работ, чтобы они были переправлены в Советский Союз».
Выполнить эту просьбу Болану оказалось не так просто: «Тогда контакты были сложны, и первая попытка установить какую-то связь была предпринята Боланом в 50-х годах, когда в США появился балет Большого театра. Он встретился с Улановой и сказал ей, что у него большое собрание — все работы Судейкина, которые тот выполнял для Метрополитен Опера и других трупп… Разговор ничего не дал. Болан как-то разочаровался и начал продавать кому попало».
Так же стремился к соотечественникам и его друг Савелий Сорин. Он умер на семь лет позже Судейкина, и его вдова Анна Степановна Сорина передала советским музеям двадцать картин мужа. Через два десятка лет после его смерти картины этого полузабытого в России прекрасного портретиста были показаны в Москве и Питере (тогда еще «городе Ленина»).
В последних станковых картинах Судейкина, в частности в картине «Моя жизнь», исследователи обнаруживают близость к «неоклассицизму», к сближению со стилем соученика Судейкина по мастерской Кардовского Александра Яковлева. Здесь уже знакомое нам судейкинское «уподобление жизни человека, его судьбы в мире некоему спектаклю». Главный персонаж судейкинского жизненного спектакля, сам художник — в центре полотна со своей палитрой. Он красив и печален. Рядом с ним — его последняя жена, Джин, в ренессансном костюме, а за спиной у него — прелестная и чуть манекенная Олечка в шляпке, в платье судейкинского кроя, облегающем ее бесценную грудь. (Оля еще была жива в ту пору. В 1945 году Сергей Судейкин и Артур Лурье послали деньги на ее надгробие в Сен-Женевьев-де-Буа. Сам Судейкин пережил ее на полтора года.) В похожей на телеэкран или на сцену кабаре клеточке странного картинного сооружения — Дягилев в цилиндре и прочие знакомцы былых лет. А в тени, близ Оли, столько раз им рисованный прекрасный лик Веры Судейкиной-Стравинской. Она пережила своего третьего мужа на тридцать шесть лет. Впрочем, четвертого она пережила только на одиннадцать. После отъезда Судейкина в США у нее было в Париже художественно-театральное ателье. Она делала костюмы для Дягилева по своим рисункам, хотя чаще, конечно, по рисункам Матисса, Лоренсен, Гончаровой, Руо…
В 1939 году за несколько месяцев умерли мать, дочь и жена И. Ф. Стравинского, и в 1940 году Вера смогла, наконец, выйти замуж за композитора. Они переехали в Голливуд, где Вера открыла художественную галерею. Там выставлялись Пикассо, Шагал, Дали, Челищев, но можно было увидеть и коллажи самой Веры, расписанные ею камни и сухие губки. Стравинские почти сразу по приезде получили американское подданство, а в 1962 году композитор Стравинский посетил с авторскими концертами Москву и Ленинград. Его муза была с ним.
На седьмом десятке лет Вера начала писать полуабстрактные пейзажи, а в шестьдесят семь лет провела в Италии первую персональную выставку своих картин. В девяносто лет от роду она провела персональные выставки в Париже, Лондоне и Берлине, а после этого в последние четыре года своей жизни еще занималась подготовкой к печати своих дневников, альбомов, воспоминаний… В 1982 году художница Вера Стравинская-Судейкина-Шиллинг-Лури (Боссэ) умерла в возрасте девяноста четырех лет.
Такая жизнь — есть о чем вспомнить в мемуарах. Впрочем, для мемуарной литературы, как и для всякой литературы и живописи, не слишком даже важна длина земного пути. Важны насыщенность каждого дня, верный глаз, чуткое ухо и чуткое сердце — важен талант.
Глава III
Честный дадаист из Бугуруслана, загадочный тифлисский страдатель, чистокровные жеребцы счастливого художника, парижский ЛЕФ и слезы дев
Андреенко-Нечитайло Михаил (1894–1982)
Анненков Юрий (1889–1974)
Баранов-Россине Владимир (1888–1944)
Барт Виктор (1887–1954)
Блюм (Блонд) Морис (1899–1974)
Богуславская Ксения (1892–1971)
Гончарова Наталья (1881–1962)
Карская Ида (1905–1990)
Карский Сергей (1902–1950)
Лукомский Георгий (1884–1952)
Минчин Абрам (1898–1931)
Пикельный Роберт (1904–1986)
Ромов Сергей (1888–1939)
Сюрваж Леопольд (1879–1968)
Терешкович Константин (1902–1978)
Шаршун Сергей (1888–1975)
