Поздней осенью 1971 года я прибыл в Нью-Йорк, совершенно измотанный после работы в Европе. Я был в жалком состоянии, мучился одышкой, у меня были нелады с сердцем, но, не обратив на это внимания, я сразу же взялся за работу для Алекса. Физическая нагрузка была невероятной, кроме того, в Нью-Йорке было очень холодно, а я не люблю холод. Моя работа подвергалась критике, поскольку по американским понятиям я иногда переступал черту приличия. Меня убеждали, что не нужно слишком потакать своему европейскому стилю. Все же я сделал ряд удачных снимков и был зачарован стилем ар-деко в архитектуре и интерьерах Нью-Йорка. Я сделал много снимков в старой студии 20th Century Fox, которая показалась мне великолепной. Изучил Крайслер-билдинг, где лифты были чудом дизайна и даже строительные материалы вызывали восхищение. Скульптурные головы индейцев, деревянные панели в лифтах, тяжелые металлические двери – все это для меня было архитектурной Страной чудес. Я работал днем и ночью.
Потом наступил какой-то официальный праздник, и я внезапно почувствовал себя очень плохо. Дело было в пятницу вечером – такие вещи всегда случаются в праздники. Я пошел в клинику рядом с гостиницей и обратился туда как случайный больной. Мне пришлось ждать несколько часов, потом меня бегло осмотрели, сказали: «Мы не знаем, что с тобой стряслось, но с виду все нормально» – и отправили домой. В клинике не оказалось ни одного врача – все уехали из города на выходные.
В понедельник я, как обычно, принялся за работу для Vogue. Мы обычно разъезжали по Нью-Йорку на большом фургоне для выездных съемок и на лимузине, потому что я никогда не работал в студии. Во второй половине дня мы занимались съемками на Пятой авеню и 69-й улице. Я находился рядом с фургоном, девушка-модель – где-то на тротуаре, чтобы чувствовалось движение транспорта на заднем плане. Внезапно я потерял сознание. Помню, что держал камеру в правой руке. Я упал на обочину проезжей части, и люди, которые были этому свидетелями, сказали, что в последний момент я вытянул руку вверх, чтобы спасти камеру при падении. Мне удалось встать самостоятельно. Все были встревожены, но я сказал: «Нет-нет, со мной все в порядке». Мы продолжили съемку, но через несколько минут со мной случилось то же самое, только на этот раз я не смог подняться.
Ассистенты помогли мне встать. Совсем рядом находилась приемная частного врача, и редактор Глория Монкур сразу же крикнула: «Быстрее, позовите доктора!» Мы зашли в кабинет; врач только посмотрел на меня и сказал: «Немедленно везите его в клинику Леннокс-Хилл».
Клиника находилась в нескольких кварталах. Мне повезло, что я оказался недалеко от хорошей клиники, специализировавшейся по сердечным заболеваниям, и рядом был лимузин, чтобы мгновенно доставить меня туда.
По пути в клинику я понял, что не могу говорить. Изо рта доносился только странный клекот, настолько испугавший меня, что я решил замолчать. Меня доставили в палату интенсивной терапии и положили на кровать. Подошедший врач стал задавать вопросы, кто я такой, сколько мне лет, но я мог только хрипеть в ответ. Тогда он дал мне ручку и сказал: «Пишите ответы прямо на простыне». Я попробовал, но обнаружил, что у меня нет сил удержать ручку ни в левой, ни в правой руке. Я превратился в настоящее растение. Я все понимал и сознавал, что происходит вокруг, но у меня не было возможности общаться с окружающими.
Это был самый страшный момент в моей жизни. Я лежал на больничной кровати и не мог шевельнуться. Можно даже сказать, что я смирился с судьбой. Я не особенно тревожился, не мучился от боли, но испытывал ужасный страх оттого, что не могу общаться с окружающими.
Через три часа произошло чудо, я снова обрел речь, а силы вернулись ко мне. Это было невероятно. Я сразу же решил, что со мной все в порядке, но, разумеется, заблуждался. Маленький кровяной сгусток из сердца попал в мозг, сердце было неестественно увеличенным от безумного образа жизни, который я вел, заваливая себя работой, беспокоясь за нее и сгорая от желания стать лучшим фотографом в Европе, а может быть, и во всем мире. С самого начала меня снедало огромное честолюбие. Я хотел быть лучшим.
Я попал в клинику в понедельник вечером, почти закончив свои сорок пять страниц. Врачи работали очень быстро и были необыкновенно внимательны. Один молодой врач, который первым осмотрел меня, когда ко мне вернулись речь и силы, сказал: «Мы собираемся сделать спинномозговую пункцию». Я помнил, как Джун, которая разбиралась в анатомии (меня всегда поражало, что она знает, где у человека находятся все внутренности, в то время как я не имею ни малейшего представления об этом), сказала: «Самое болезненное – это спинномозговая пункция». Поэтому я воскликнул: «Господи боже, но это будет страшно мучительно!» Врач сказал: «Нет, если знать, как это нужно делать». Он перевернул меня на живот и, не успел я глазом моргнуть, взял пункцию. Я практически ничего не почувствовал: боль была гораздо слабее, чем на приеме у дантиста. После этого он сказал: «Ну вот, нужно лишь точно знать, в какое место вводить иглу».
Главный врач пришел ко мне посреди ночи и сказал: «Я собираюсь позвонить вашей жене, она должна немедленно приехать в Нью-Йорк». Разумеется, в то время я не имел представления, что находился в «критическом состоянии». Лишь гораздо позднее я узнал, что в следующие три дня решалось, буду я жить или умру. Врачи опасались, что из моего жутко увеличенного сердца вылетит еще один кровяной сгусток, который точно убьет меня.
Мне объяснили, что, если кончики пальцев начнут неметь или я почувствую что-нибудь неладное, нужно немедленно звонить в звонок рядом с кроватью. Я всю ночь трогал кончики пальцев. Доктор узнал номер нашего телефона в Париже, позвонил и сказал: «Миссис Ньютон, вы должны немедленно прилететь в Нью-Йорк, чтобы быть рядом с мужем». Я попросил его передать мне трубку и сказал: «Привет, дорогая! Мне стало гораздо лучше. Думаю, тебе не нужно приезжать, и в любом случае у тебя нет американской визы». Я знал, что Джун ничего не смыслит в таких вещах, как визы, продление загранпаспортов и так далее. Она прилетит в Нью-Йорк, и ее не выпустят из аэропорта. Но врач выхватил у меня трубку и сказал: «Миссис Ньютон, я абсолютно уверен, что вы должны сесть на следующий самолет до Нью-Йорка и быть рядом с мужем». Еще он сообщил Джун, что я перенес очень тяжелый инсульт.
...
В нью-йоркской клинике Леннокс-Хилл после инсульта, 1971 г.
Впоследствии Джун сказала мне, что она позвонила Сьюзен Трейн из офиса американского Vogue в Париже и Сьюзен подняла всех на ноги, чтобы достать ей визу за выходные дни. Благодаря ее усилиям консульство открыли утром в субботу, а вечером того же дня Джун уже села в самолет. Она прилетела в воскресенье утром и сразу же отправилась ко мне. Когда наступил вечер, Джун поехала в мой номер в отеле Blackstone на другом конце города. Ей каждый день приходилось ездить туда и обратно на автобусе.
Когда она не появлялась в моей палате в часы для посещения, я закатывал сцены и спрашивал, «где ее черти носят» и «чем она занимается». Кажется, она подружилась с женщиной, которая тоже посещала своего мужа в клинике, и они вместе пили кофе или ходили по магазинам.
