Официальное искусство носило явно репрезентативный, дидактический и героический характер. Московская выставка стала главной демонстрацией достоинств того, что называлось социалистическим реализмом. Этот термин охватывал все формы культуры, существовавшие при Сталине. Хотя формулировка его принципов приписывалась диктатору, его первое применение восходило к речи, произнесенной перед сообществом литераторов Иваном Гронским, редактором «Известий», 20 мая 1932 года. Несколько дней спустя советская «Литературная газета» подхватила тему, убеждая художников признать, что советские массы ждут от писателей и художников «искренности и правдивости социалистического реализма в отражении революционных достижений»12. Несколько месяцев спустя, 26 октября, Сталин присутствовал в качестве гостя в квартире писателя Максима Горького на ночной дискуссии с пятьюдесятью писателями о том, как следует понимать социалистический реализм. Определение диктатора было простым и непререкаемым: если художник «правдиво изображает нашу жизнь», он не может это делать иначе как «изображая в ней то, что ведет к социализму». «Это, – продолжал он, – будет точно социалистическое искусство». Горький, назначенный почетным председателем Союза писателей СССР, созданного в 1932 году, добавил, что социалистический реализм должен изображать «героическое настоящее с оптимизмом и достоинством»13.
В действительности же социалистический реализм стал директивой деятелям искусства, которым полагалось изображать или описывать сталинскую утопию, а не скрытую за ее фасадом реальность 1930-х годов. Использовать при этом следовало только те формы изображения, которые представляли собой непосредственные культурные заметки о повседневной жизни с простыми темами и простыми героями. Рамки сталинистского искусства были обозначены «прекрасной социалистической реальностью» и «великими свершениями социалистического строительства»14. Любая другая форма искусства, противостоящая непосредственной реальности, рассматривалась как «буржуазный формализм», эгоистичное искусство, игнорирующее необходимую связь культуры с народом. Сам Сталин помогал продвигать идею жизнерадостного популистского искусства. Через два дня после его посещения театра и прослушивания оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» в январе 1936 года «Правда» опубликовала невероятную по своей дикости заметку под названием «Сумбур вместо музыки»: «преднамеренная разноголосица, беспорядочный поток звуков… Музыка кричит, пищит, взрывается, задыхается и вздыхает…». Композиторы получили предупреждение, что музыка, как и все остальное искусство, должна усвоить принципы «простоты, реализма, ясности и понятности образа»15.
Упрощенчество искусства в Советском Союзе не было только следствием неспособности дать эстетическую оценку произведению или только следствием примитивного филистерства. Сталину хотелось получить оперы, которые бы заложили основы советской классической традиции, сравнимые с произведениями великих классических композиторов XIX века. Культура была упрощена и приукрашена, поскольку при коммунизме, как это представляли власти, она должна стать отражением всего общества, быть в равной мере достоянием крестьянина и рабочего, так же как и художественного критика. В 1920 году Ленин провозгласил тезис о том, что «искусство принадлежит народу»16. В условиях господства социалистического реализма идея искусства, понимаемая как нечто универсальное и доступное, была частью более широкой социальной революции, которую включили в процесс сталинистской модернизации, хотя ее корни начинались еще в 1920-х годах. Художникам регулярно напоминали о том, что приоритет в их работах должен быть отдан «мыслям о народе», наряду с обязательными «мыслями о партии»17. Главный партийный куратор культуры в 1930-х и 1940-х годах Андрей Жданов заявил в 1948 году, что музыка «непонятная народу не нужна народу»18. Сталину импонировали те номера в концертах, которые слушатели могли потом насвистывать.
Аксиомой для марксистов было и то, что искусство должно отражать социальную реальность, а не личные предпочтения художника или артиста. «Жизнь сама по себе кристаллизатор, жизнь и есть источник всего искусства», – писал биограф Николая Островского, одного из величайших литературных героев социалистического реализма, чей знаменитый роман «Как закалялась сталь» издавался сериями в течение нескольких месяцев в 1932 году, когда социалистический реализм был впервые обозначен как направление литературы19. Сталин как-то сказал художнику Исааку Бродскому, работавшему в стиле социалистического реализма, что ему больше всего нравились картины, показывающие «живых людей» так, как будто они были «живые и понятные». Боль художника, его двойственность, нерешительность и отчаяние были врагами «реальной» жизни и предательством революционного государства. В официальном руководстве для писателей, содержащем список допустимых тем для литературы в 1940-х годах, такой термин, как «борьба», просто отсутствовал20. Социалистический реализм одновременно был и преднамеренно дидактическим, и поучающим, с одной стороны – воодушевленным самой жизнью, а с другой – воодушевляющим на жизнь в стране. В 1928 году Центральный комитет партии решил, что все произведения искусства должны использоваться «в борьбе за новое культурное мировоззрение, новый путь в жизни»21. Поговаривали, что на встрече в доме Горького Сталин довольно лихо окрестил работников искусства «инженерами человеческих душ», и когда позднее, в августе 1934 года, Жданов давал официальный старт социалистическому реализму, он заявил своим слушателям-писателям, что социалистический реализм является мощным средством «идеологической перестройки», «воспитания трудящихся масс в духе социализма». И эти директивы вошли в официальные документы, которыми руководствовался Союз писателей СССР в 1934 году22. Таким образом, социалистический реализм являлся одновременно и движущей силой, и продуктом трансформации советского общества.
Официальное искусство Третьего рейха имело много общего с советской моделью культуры. В Германии также идея «искусства для искусства» отвергалась, а предпочтение отдавалось идее, обозначенной Йозефом Геббельсом, верховным жрецом всего германского аппарата культуры, которая заключалась в том, что «искусство является функцией жизни народа». Искусство, подобно социалистическому реализму, должно быть «героическим и романтическим»23. Определение культуры, данное Гитлером в его речи на ежегодном съезде партии в Нюрнберге в сентябре 1934 года,
почти в точности совпадало с речью, произнесенной Ждановым за месяц до этого: «…искусство, формирующее самый истинный образ и непосредственное отражение души народа, вне сомнений, подсознательно оказывает наибольшее влияние на народные массы». Функция искусства тем не менее остается условной: «Оно дает истинное представление о жизни и о врожденных способностях народа, никак не искажая их»24. В понимании Гитлера искусство находилось в браке с народом и не могло быть независимым от него. Открывая выставку в 1937 году, он заявил, что любое искусство нетерпимо, если оно «не может опираться на радостное, проникновенное одобрение широких и здоровых народных масс». Искусство должно «укреплять здоровые инстинкты народа»25. Принципы простоты и доступности, которые так часто фигурировали в заявлениях советских властей о культуре, были центральными в художественных предубеждениях Гитлера; «Искусство, которое живет в нашей крови, – продолжал он, – искусство, которое способен понять народ, так как только искусство, понятное простому человеку, является истинным искусством»26.
