Но, как правило, цензура не была столь неистовой, хотя она и была грубой. Министерство Геббельса приказало всем издателям и продавцам книг удалить все запрещенные книги из своих списков и с полок. Пресса была очищена от антипартийных публикаций. К апрелю 1934 года 1000 газет были закрыты, а 350 закрылись добровольно. Весь опубликованный материал, научный или литературный, был проверен цензурными отделами каждой палаты или Контрольной комиссией самой партии, подтверждением чего была неровная удостоверяющая печать, которая ставилась на внутренней стороне обложки: «НСДП не имеет возражений против публикации этого тома»82. На местном уровне официальные комиссары следили за провинциальными театрами, концертными программами и галереями. В штаб-квартире партии в Мюнхене хранилась огромная библиотека каталогизированных запрещенных материалов. Текущая творческая продукция цензурировалась до того, как она попадала к публике. Особенно тщательно контролировалось кино; к каждому одобренному фильму приписывался один член контрольной комиссии, ответственный за контроль над кино, который должен был ежедневно следить за ходом съемок разрешенного фильма. В июне 1935 года Геббельс сам себе дал законное право отменять решения цензоров, если ему не нравился фильм, который получил их одобрение. Он просматривал каждое законченное произведение, Гитлер – многие из них. Но даже в этих условиях существовала возможность для неопределенности, позволявшая избежать цензуры. В фильме «Паромщица Мария» Франка Визбара, события которого происходят в средневековой Германии, имелись все положительные элементы – герой-ариец, вновь обретший свою родину, и романтический исторический фон. Однако получившийся в итоге фильм обвинили в декадентстве, так как германская родина находилась под иностранным господством, а герой был влюблен в девушку не арийского происхождения83. Иностранные фильмы запрещали, или они подвергались сокращению перед тем, как попасть к зрителю. Для того чтобы отгородить все публичные дискуссии о фильмах или искусстве от вызывающей споры неопределенности, Геббельс предпринял 26 ноября 1936 года меры по запрету любого критицизма в отношении результатов творчества. Прессе было разрешено печатать только «сообщения об искусстве» или «размышления об искусстве». Критические оценки творческих результатов были разрешены только для тех, кто обладал «национал-социалистической» чистотой сердца и взглядов84.
Запрет на свободное творческое самовыражение в обеих диктатурах в конечном счете основывался не на формальных системах контроля, а на физическом и психологическом давлении на художников, писателей, режиссеров и издателей, которые бросали вызов официальной культуре. Тысячи деятелей культуры в обоих режимах были подвергнуты чисткам. Быть изгнанным или получить отказ от членства в союзе или палате означало творческую смерть, хотя это и не мешало людям писать или рисовать для самих себя, за исключением тех случаев, когда службы безопасности продолжали неусыпно наблюдать за тем, чем запрещенный художник или писатель занимается. Последствием нападок на Шостаковича в 1936 году была волна чисток, направленных на композиторов, художников, режиссеров и сценаристов, обвиненных в формализме. Даже до этого момента волевое лишение творческих людей возможности демонстрировать результаты своего творчества было широко распространено. Пьесы драматурга Николая Эрдмана, автора нескольких успешных модернистских пьес, в конце 1920-х годов были запрещены к постановке, сам же Эрдман был арестован в 1933-м и вынужден признаться в том, что являлся автором «контрреволюционных литературных произведений». За это он был сослан на три года в Сибирь. Ему не разрешили вернуться в Москву или возобновить работу, однако и не расстреляли. Для подтверждения его литературной смерти его позже наняли писать заметки для разных представлений, организованных НКВД во время войны85. Его покровителю, замечательному театральному режиссеру Всеволоду Мейерхольду, повезло куда меньше. Обвиненный в формализме, он боролся за сохранение своего экспериментального театра на протяжении всех 1930-х годов до того момента, пока в январе 1938 года театр не был закрыт. Неугодный режиму, он был арестован в июне 1939 года, после того как двоих заключенных Лубянки, одного – японского коммуниста, другого – московского журналиста, заставили дать показания, что Мейерхольд был шпионом и французской, и японской секретных служб одновременно. После проведения допроса мисдеминор был готов – обвинения в знакомстве с «врагами народа», поддержке троцкистских поэтов; так продолжалось до тех пор, пока шестидесятишестилетнего Мейерхольда, которого несколько дней дико избивали, не давая спать, не заставили в конце концов признаться, что он действительно в течение десяти лет был лидером антисоветского троцкистского (следовательно, авангардистского) заговора, представлявшего все советское искусство. 1 февраля 1940 года, после пыток в камере, он заявил о своей невиновности и смело взял обратно все свои признания, на следующий день он был расстрелян89.
В Советском Союзе шансы на выживание у творческих людей полностью зависели от капризов судьбы. Писатели Исаак Бабель и Осип Мандельштам были арестованы и убиты, но большинство из тех, кого Мандельштам под пытками назвал своими сообщниками по заговору, оставались нетронутыми, если Сталину нравились их работы, – режиссер Сергей Эйзенштейн постоянно находился в сложных отношениях с руководителями искусства, но умер в своей постели в 1948 году; или антибольшевистский поэт Илья Эренбург, покинувший Россию и уехавший в Париж в 1921 году при помощи Бухарина и короткое время сотрудничавший с Троцким, вернулся в Москву в 1940 году, после падения Франции, и закончил тем, что стал ведущим пропагандистом и советским поэтом, прославляющим воинскую доблесть советских солдат в годы войны87. Самой выдающейся фигурой из тех, кто выжил в условиях перманентной травли, был драматург, поэт и писатель Михаил Булгаков, хотя его биография должна была поставить его первым в очереди на репрессии. Родившись в Киеве в 1891 году, он получил медицинское образование и во время Первой мировой войны служил в армии, в медицинском батальоне. В 1918 год он стал офицером, медиком в Белой армии и воевал на Кавказе во время гражданской войны, сохранив на всю жизнь враждебность к большевизму. В 1920-х годах в своих произведениях он демонстрировал провокационный антипролетарский стиль, который он подчеркивал аккуратными бабочками, жесткими воротниками, моноклем и бескомпромиссной приверженностью русским литературным традициям. Булгаков воплотил свой опыт гражданской войны в единственной удачной пьесе «Дни Турбиных», в которой он исследует весь тот комплекс обстоятельств, который вынуждает людей делать выбор, принимая ту или иную сторону. Но в итоге все закончилось тем, что произведение запретили.
В 1930 году Булгаков послал смелое письмо Советскому правительству, обвиняя его в грубом давлении и удушении творческой свободы писателей, а также тех «рабов, подхалимов и перепуганных лакеев», кто потворствует советским художественным вкусам88. В течение 1930-х годов он непрерывно работал над проектами, которые так никогда и не были поставлены или не увидели свет; в 1934 году, одержимый страхом смерти и фактической невозможностью реализации своего творчества, он находился в состоянии длительной психологической депрессии. В 1939 году он говорил своему другу: «Как бы я ни старался сдерживать себя, трудно остановить руку, которая тянется к перу». Его мучило, продолжал он, «неясное желание сказать последнее слово в литературе»89. Это был бескомпромиссный комментатор коррумпированности советской литературы. В 1938 году из-под его пера вышла язвительная сатира на советскую культурную жизнь, «Ричард I», в которой культурный аппаратчик Ричард Ричардович нанимает расстроенного автора для написания официальных печатных материалов, перед тем как самому подвергнуться чистке, оставляя писателя таким же беспомощным, как и прежде, но более испорченным морально90. Но вопреки всему Булгаков был одновременно и обласкан, и в то же время отвергнут Сталиным. В 1939 году он претворил в жизнь свою долго лелеемую надежду написать о диктаторе, зародившиуюся в тот момент, когда ему предложили написать пьесу о раннем периоде политической жизни Сталина. Эту работу он завершил в июле 1939 года; после того как было опробовано пятнадцать названий, он наконец остановил свой выбор на нейтральном варианте – «Батум». Сталин сразу прочел рукопись и отверг ее как неподобающее приукрашивание его революционной юности. Моральное и физическое состояние Булгакова стало резко ухудшаться, и в марте 1940 года он умер. За несколько дней до смерти его жена пообещала ему опубликовать окончательный вариант романа, над которым он работал с 1928 года. «Быть известным… Быть известным!» – бормотал Булгаков91. Роман «Мастер и Маргарита», впервые увидевший свет в 1966 году, стал эпитафией репрессий советской литературы, фантастическим истолкованием реальности, вызванной комплексом вины, напряженностью между озорной и дьявольской силой с одной стороны, и неестественным безмолвием автора – с другой. По причинам, которые так и остались неясными, именно Сталин позволил Булгакову выжить и он же разрушил его творческую целостность и психологическое здоровье.
