1937 году. Старт широкомасштабного перевооружения в Германии был дан в первые годы гитлеровской диктатуры, и достиг исключительного уровня в тот же момент, что и в Советском Союзе, – в 1936 году. Доля расходов на оборону в государственном бюджете Германии достигла 54 % в 1938–1939 годах; в Советском Союзе к 1940 году она достигла одной трети всего государственного бюджета страны. В обоих случаях эта цифра в конце 1930-х годов была значительно выше по сравнению с тем же показателем 1931 года: военные расходы за этот период в Советском Союзе выросли в 7 раз, в Германии – в четыре83.
Расчеты тем не менее показывают, что особая приверженность к расширению военной промышленности двух экономик была исторически исключительным явлением, которое привело к концу 1930-х годов к тому, что в условиях мирного времени было создано нечто подобное экономике военного времени. Доля национального продукта, выделенного на военные расходы в 1913 году, на пике предвоенной гонки вооружений, кажется сущей мелочью на фоне гонки вооружений 1930-х годов. В 1913 году царское правительство выделило примерно 4,8 % национального продукта на военные расходы, императорская Германия – приблизительно 3 %; в 1939 году, накануне Второй мировой войны, экономика обоих государств стала более мощной по сравнению с тем, что она представляла собой накануне Первой мировой войны, Германия потратила на военные цели 29 % национального продукта, а Советский Союз – 17 %. Численность рабочей силы и размеры инвестиций, потребовавшиеся для программы вооружения и перевооружения, были также исключительными. К маю 1939 года более одной пятой всех промышленных рабочих Германии работали на вооруженные силы; в обрабатывающей промышленности и строительном секторе эти цифры приближались к одной трети84. В 1938 году инвестиции в военную промышленность в Германии (производство вооружений и военное строительство) составляли 28 % от всех инвестиций. Эти показатели для Советского Союза менее доступны, однако известно, что к 1937 году пятая часть всех промышленных инвестиций направлялась на военную промышленность85. Сравнения с мировыми показателями также красноречивы. В 1933–1938 годах каждая из стран, Советский Союз и Германия, потратила на оборону почти в три раза больше, чем Великобритания, Франция или Соединенные Штаты Америки. В 1938 году каждая из стран – Великобритания и Соединенные Штаты Америки – произвела лишь 13 % от всего вооружения, произведенного в Германии86.
Вооружение, казармы и фортификационные сооружения – физически видимые результаты военных расходов – лишь небольшая часть всего айсберга. В обеих системах планирование военной промышленности строилось на предположении о том, что будущая война вызовет к жизни самые разнообразные потребности в экономических ресурсах и потребует особой выносливости. Программы импортозамещения и инвестиций в средства производства отчасти строились на этом допущении. Производство самолетов требовало развития алюминиевой промышленности; взрывчатые вещества производились из основных химических материалов; для производства оружия, танков и средств передвижения была необходима сталь. Обеспеченность продовольствием во время войны была незаменимым компонентом любой экономики военного времени, что Германия и Советский Союз почувствовали на себе во время Первой мировой войны. По крайней мере один из доводов в пользу коллективизации сельского хозяйства был выдвинут отделом обороны Госплана, и состоял он в том, что социалистическое сельское хозяйство давало бы большие «возможности контроля»87. Взаимосвязь между рационализацией сельского хозяйства и будущей войной занимала центральное место в программе развития сельского хозяйства в рамках второго пятилетнего плана. Подготовка к обороне, проводившаяся в таких масштабах, порождала другие требования к экономике, которые обычно обозначаются термином «косвенное» или «экономическое» перевооружение.
Общий объем потребностей, запрошенный оборонными секторами обоих государств, так никогда до конца и не был подсчитан. В случае с Германией значительная часть инвестиций в стратегические отрасли экономики исходила от частных инвесторов, а не из общественного кошелька, что делает подсчет общих цифр еще более затруднительным. Статистические сложности возникают и в связи с необходимостью разделения военного и гражданского производства на предприятиях двойного назначения, где производились продукты для обоих секторов. Многие германские предприятия по производству потребительских товаров к 1939 году производили товары и для вооруженных сил – обувь, ножи, вилки и проч., которые были аналогичны тем, что производились и для гражданского населения. И наоборот, военные заводы в Советском Союзе могли выпускать в одном цехе танки, а в другом – тракторы88. Тем не менее есть убедительные примеры вторичного перевооружения, в которых эти неопределенность и двойственность отсутствуют. В 1930-х годах Германия создала самую крупную в мире алюминиевую промышленность, две трети продукции которой использовало преимущественно военное самолетостроение89. В 1937 году только программа производства синтетических масел и резины, цель которой состояла в обеспечении топливом и шинами, необходимыми для модернизации германской армии и военно-воздушных сил, требовала суммарных инвестиций в размере 1,9 млрд марок за три года – почти половину всех инвестиций – в производство основных продуктов производственнотехнического назначения. «Новая программа производства», объявленная в июле 1938 года для основных продуктов химии (взрывчатых веществ, химического оружия и синтетических материалов), требовала более миллиона тонн стали в год для своей реализации, общей стоимостью 8,6 млрд марок за период между 1938 и 1941 годами90. Крупнейшей жемчужиной в короне являлась гигантская железорудная и стальная корпорация, включавшая и производство вооружения, которая была основана в 1937 году под названием имперские заводы «Herman Goring» для производства и эксплуатации низкосортной железной руды на месторождении в Зальцгиттере недалеко от Брауншвейга. Проект стремительно перерос в стержневой хребет оборонной промышленности, но его цена для налогоплательщиков составляла примерно 3,1 миллиарда марок, и он продолжал приносить значительные убытки и много лет спустя после войны91. Простое суммирование инвестиций в военную промышленность и связанную с ней тяжелую индустрию, ни одна из которых не могла быть создана в условиях нормального рынка, предполагает, что все инвестиции в промышленность сверх 70 % в Германии к 1938–1939 годам осуществлялись в рамках подготовки к войне92.
Одни только цифры военных расходов не дают основания утверждать, как это часто делалось, что германская экономика в 1930-х годах находилась в состоянии подготовки к краткосрочным ограниченным войнам с использованием небольших маневренных подразделений93. Планы производства ключевых химических материалов, синтетической продукции, добычи железной руды, выработки алюминия и продуктов машиностроения были оправданы главным образом их вкладом в военный потенциал Германии94. Запланированное расширение военной отрасли было столь существенным, что к 1937 году стало очевидно, что Германии понадобится доступ к другим ресурсам в дополнение к тем, которые были использованы в рамках программы автаркии. 5 ноября 1937 года Гитлер в разговоре о своих планах в отношении иностранной политики с главнокомандующим вооруженными силами (зафиксированном в так называемом «Хоссбах меморандуме») отметил, что Германия, по-видимому, должна будет захватить соседние территории, чтобы обеспечить себя сельскохозяйственными землями и сырьем95. Присоединение (аншлюс) Австрии в марте 1938 года, планы войны с Чехословакией и аннексия сначала Судетской области в октябре 1938 года, затем Богемии и Моравии в марте 1939 года были вызваны настолько же экономическими, насколько и расовыми мотивами. Большая часть тяжелой индустрии и производства сырья было подчинено Reichswerke, чьи экономические хищнические аппетиты превратили его к 1940 году в крупнейшую в мире промышленную корпорацию с численностью работников 600 000 человек96. Это был ничем не прикрытый экономический империализм. Даже тогда, когда германские войска еще завершали постановочную оккупацию Чехословакии в начале октября 1938 года, полученной Рейхом по условиям Мюнхенского соглашения, Геринг проводил заседание высших экономических чиновников в Берлине, на котором каждая статья экономических ресурсов Судетской области, от лигнита («коричневый» уголь, используемый для производства синтетических масел) до маргарина, распределялась в рамках программы четырехлетнего плана97. Автаркисты начали говорить об «экономике большой территории» – концепция скорее территориального блока с Германией в центре, чем отдельной национальной экономики. Летом 1940 года Гитлер заметил в разговоре с главой экономического отдела вооруженных сил Георгом Томасом, что, если можно просто захватить ресурсы и землю силой, автаркия, в конце концов, становится напрасной тратой времени98.
