Уровень жизни также можно измерить как качеством, так и количеством того, что употреблялось населением. Все больший дефицит продуктов отражал снижение качества питания ведь ржаной хлеб и картофель тоже давали ощущение сытости. Качество советских потребительских товаров было изначально низким во всех списках запланированных приоритетов. Германские продукты находились под прессом императивов автаркии, которая вынуждала власти идти на импортозамещение и использовать вторичные материалы. В сентябре 1936 года, например, вся мужская шерстяная одежда должна была производиться на 25 % из вторичного сырья; в следующем ноябре был принят еще один закон, предусматривавший, что при производстве формы для государственных служащих будет использоваться по меньшей мере на 50 % недавно изобретенная искусственная ткань. Одежда быстро изнашивалась и линяла. Солдаты, попавшие под дождь, называли себя «людьми с Марса», так как пятна краски с их формы оставались на коже109. Использование вторичного сырья в Германии стало образом жизни. Закон о пищевых отходах, принятый 20 ноября 1936 года, предписывал всем хозяйкам сохранять всю шелуху и кожуру с кухонь. Последовавшие затем законы обязывали осуществлять вторичную переработку бумаги, жестяных банок и металлолома. Сбор вторсырья был организован путем обхода домовладений.
Семьи должны были также отдавать излишки одежды. Мужчины могли оставлять себе не больше двух пар обуви или двух костюмов; полиция имела право обыскивать жилища и дома в поисках скрытых запасов одежды или металла. Их сокрытие квалифицировалось как акт экономического саботажа110.
Потребители в обеих системах были вынуждены смириться с экономикой вторичного сырья, позволявшей восполнять дефицит товаров и низкие зарплаты. В Советском Союзе возродились неофициальные базары после того, как в 1930 частная торговля была запрещена. Миллионы советских потребителей покупали и продавали все, что можно, из своих вещей. Во всех городах Советского Союза обычным зрелищем стали уличные барахолки и торговля с рук. В 1945 году почти половина всей торговли осуществлялась в частном секторе, на уличных ярмарках. Иностранцев, приезжавших в Россию, поражала готовность граждан покупать все, что предлагалось на продажу, какими бы изношенными, порванными или запачканными ни были вещи111. Но в условиях дефицитной экономики потребители жертвуют качеством ради доступности. В обеих системах потребители реагировали на ситуацию оппортунистически; они толкались перед прилавками, торговались, временами воровали то, что не могли найти или позволить купить себе в магазинах.
В обеих командных экономиках власти стремились контролировать не только то, что использовалось потребителями, но и то, как они распоряжались любыми дополнительными доходами или «чрезмерной покупательной способностью», которая оставалась после того, как потребитель купил то, что мог себе позволить. Часть этих излишков доходов изымалась с помощью высоких налогов. В Германии налоги оставались на том высоком уровне, который был установлен во времена депрессии. Это касалось как прямых налогов, так и пошлин на отдельные товары и услуги. В Советском Союзе налог на оборот, введенный в 1931 году, который начислялся на производителя, а не на продавца, составлял наибольшую часть правительственных доходов (59 % в 1934 году); в тот же период прямые налоги приносили лишь 6 % от всех налоговых поступлений. Правительство манипулировало налогом на оборот таким образом, чтобы расходы на индустриализацию покрывались за счет потребителей, а не за счет государственных займов112. Остальная часть излишков перетекала на сбережения. Эта схема в действительности была обязательной в Советском Союзе, где ежемесячные выплаты вычитались из зарплаты. Эти суммы можно было назвать «сбережениями» только в ограниченном смысле слова, так как они могли быть ликвидированы или потрачены только с разрешения государства. Накопленные суммы забирались из сберегательных банков и использовались государством для покрытия своих текущих расходов и для инвестиций, при этом сохранялась иллюзия того, что граждане имеют финансовые сбережения для своего будущего.
Накоплениями граждан в Германии манипулировали тем же способом. Доля сбережений росла стремительно по мере восстановления экономики и по причине того, что официальная пропаганда бомбардировала население призывами к сбережению доходов, рисуя этот акт как патриотический долг и благоразумный шаг. Сберегательные банки затем вынуждали приобретать государственные ценные бумаги или краткосрочные казначейские векселя в первую очередь для того, чтобы финансировать перевооружение и капитальные проекты и предотвратить возможность повышения за счет излишков средств потребительского спроса, который не мог быть удовлетворен. Эта круговая форма финансирования была названа министерством финансов «бесшумными финансами»113. Такие изощрения гарантировали, что «излишняя покупательная способность» не порождала инфляционного давления в условиях ограниченности потребительских товаров и позволяли скрыть ту степень, до которой структурный дисбаланс обеих командных экономик ущемлял населения двух стран, заставляя их косвенно оплачивать государственные контракты, которые они выполняли.
* * *
Экономика – это то, что действительно с трудом поддается управлению. В своем развитии она приобретает накопленный момент силы, направление которой трудно изменить: чем крупнее экономика, тем сильнее инерция или сопротивление государственной политике. В руках диктатур не было волшебной формулы, которая бы позволила им преодолеть эту реальность. Все усилия, направленные на то, чтобы взять под контроль и придать новое направление развитию экономики, в 1930-х годах приводили к постоянным социальным трениям, юридическим препирательствам и политическим спорам, которые в особо важных случаях могли быть разрешены только вмешательством Сталина или Гитлера. То, что на бумаге представлялось простой и ясной картиной роста и развития, на самом деле оказывалось непрерывным циклом кризисов, постоянных реорганизаций, политическим брокерством и откровенным насильственным принуждением. Тиссеном и Кравченко, бежавшими из системы административно-командных экономик, двигали отнюдь не просто корысть и эгоистические интересы, однако к ним относились так, как будто это были дезертиры, оставившие экономические армии114.
Многие из проблем, с которыми сталкивались две экономические системы, были следствием экспериментального характера командных экономик. Акцент на строительстве фабрик и заводов, каналов, дорог, военных сооружений и городов привел к нарастающему кризису чрезмерных инвестиций, к неспособности гарантировать способность других отраслей экономики обеспечить достаточно рабочей силы, строительных материалов и оборудования для завершения проектов в срок. По окончании первого пятилетнего плана остались сотни незавершенных проектов; относительный успех второго пятилетнего плана объяснялся усилиями, которые были предприняты для того, чтобы довести незавершенные производственные мощности до состояния пригодности к использованию. Четырехлетний план в Германии потребовал огромных ресурсов, недостаток которых уже ощущался из-за больших военных расходов, в результате чего выполнение большинства программ откладывалось или задерживалось из-за постоянной междоусобной борьбы за ресурсы, от рабочей силы до цемента115. Многочисленные примеры свидетельствуют о случаях некомпетентности или сверхоптимистичного планирования в обеих экономиках. Типичным является пример из опыта работы Виктора Кравченко в Сибири. В 1939 году он был послан в Сталинск для создания нового трубопрокатного завода. Для региона это был очень престижный проект с запланированной мощностью 170 000 тонн высококачественного проката в год. Однако по прибытии на место Кравченко обнаружил Сталинск в состоянии полного хаоса, мешанины из недостроенных заводов, уже испытывавших недостаток горючего, древесины, кирпича, цемента и рабочей силы. Место, выбранное для будущего сталелитейного завода, представляло собой голое пространство вдоль берега реки, на расстоянии многих километров от города, без обычных и железных дорог, газа и электроснабжения и настолько заболоченное, что не было никакой надежды на то, что здесь можно было построить запроектированные тяжелые сооружения. Здание, построенное два года назад подальше вниз по реке, уже погружалось в болотистый грунт. Кравченко удалось ценой огромного риска лично для себя убедить Народный комиссариат отказаться от проекта, на развитие которого уже были израсходованы миллионы рублей. Необходимо было найти новое место и весь процесс планирования и проектирования начать заново116.
