Идея ликвидации легальных рынков и ограничение частного потребления было действительной логикой, лежащей в основе командных экономик. При таких условиях Советский Союз заведомо не был социалистическим, хотя ясно, что страна не была и капиталистической. Национал-социалистическая Германия не была традиционно капиталистической, но она не была и системой, которую можно было бы охарактеризовать как марксистскую. И Тиссен, и Кравченко были совершенно правы, видя в обеих своих системах нечто неоднозначное. Командные экономики являлись инструментами в первую очередь и главным образом достижения конкретных политических результатов, чей утопический характер определялся в большей степени политическими амбициями каждой диктатуры и в меньшей степени преобладающим способом производства.
Глава 11
Военные исполины
Снова, как в 1914 году, на первый план выдвигаются партии воинствующего империализма, партии войны и реванша. Дело явным образом идет к новой войне.
Иосиф Сталин Доклад на XVII съезде КПСС, январь 19341
Германия, как всегда, должна быть авангардом западного мира, встать на пути большевизма. В этих строках я хочу выразить мое убеждение в том, что кризис не может не состояться, и он не преминет состояться… уровень развития наших военных ресурсов не может быть слишком высоким, как не может быть слишком стремительным и их развитие.
Адольф Гитлер, август 19362
Оба диктатора, и Гитлер, и Сталин, пребывали в состоянии ожидания большой войны между Германией и Советским Союзом. Как и многие другие европейцы, Гитлер считал большевизм основной угрозой выживанию западной цивилизации; Сталин же был убежден в том, что империалистические державы, несомненно, будут рваться к новой войне за рынки и ресурсы и Германия под властью Гитлера – самый опасный хищник из всех империалистических монстров. Оба диктатора стремились избежать поражения любой ценой. По мнению Гитлера, победа большевиков стала бы для Европы еще худшим исходом, чем падение Римской империи3. Для Сталина империалистическая война представлялась контрреволюцией, которая означала бы потерю всего, что было достигнуто с 1917 года. Поскольку оба диктатора считали войну неизбежностью и исторической необходимостью, каждый из них вооружался друг против друга. В результате Германия и Советский Союз превратились под властью диктаторов в крупнейшие в мире военные супердержавы.
Война занимала центральное место в мировоззрении обоих лидеров. У обоих был четырехлетний опыт войны, но содержание этих четырех лет у них было разным. Глубоко мессианский национализм Гитлера зародился на передовой фронта во Франции в период между 1914 годом и окончательным поражением Германии в 1918 году. Сталин же наблюдал за ходом войны из далекой ссылки в Сибири, поскольку, будучи слишком опасным в силу своего радикализма, для службы в царской армии не годился; его военный опыт сформировался за четыре года кровопролитной гражданской войны, последовавшей за большевистской революцией. Война для Гитлера стала неотделимой частью борьбы за национальное выживание, которую он жаждал возглавить. «Что, в конце концов, является решающим фактором жизни человека, – писал он во второй, неопубликованной книге в 1928 году, – это воля к самосохранению». Война, утверждал Гитлер, есть нечто, «полностью соответствующее человеческой природе», она нужна человеку для поддержания его силы и здоровья4. Как-то, десятью годами позднее, уже находясь у власти, он наблюдал за ходом летних маневров германской армии. Отходя от макета поля боя в явно приподнятом настроении, он заявил своим сопровождающим, что Клаузевиц был прав: «Война – источник всего; каждое поколение должно хоть однажды пройти через нее»5.
Взгляды Сталина на войну сформировались под влиянием утверждения Ленина о том, что в современную эпоху война и революционная политика неотделимы друг от друга. «Из всемирной разрухи, вызванной войной, – писал Ленин в 1920 году, – возникает общемировой революционный кризис, который… не может завершиться иначе как пролетарской революцией и ее полной победой»6. На протяжении всех 1920-х и 1930-х годов партия упорно придерживалась идеологического постулата, что империалистические войны будут повторяться и это даст последнюю возможность завершить революционное преобразование современного мира.
В своем письме Максиму Горькому, написанному в 1930 году, Сталин объяснял, что «вопросы войны не могут быть отделены от вопросов политики, выражением которой она является». Далее он продолжал: «Мы выступаем за освободительные, антиимпериалистические, революционные войны», даже если такие войны «не только не избавлены от «ужасов кровопролития», но, напротив, если эта кровь льется рекой7. Многие страхи, обнаруженные советскими лидерами в период между гражданской войной и немецким вторжением в 1941 году, были не просто отражением неадекватной паранойи – они занимали центральное место в революционной идеологии ленинизма. У Сталина собственный опыт гражданской войны, во время которой он действовал в качестве представителя партии в некоторых ключевых кампаниях, зафиксировал в сознании очевидную связь между победой революции и бескомпромиссным насилием, что имело глубокие последствия для всего советского общества. Интервенция западных держав в гражданскую войну показала, что империализм никогда не оставит в покое Советский Союз, не позволит ему процветать.
В хоре провозвестников такой судьбы голос Сталина звучал громче всех. Летом 1927 года, когда страхи перед возможностью войны достигли апогея, Сталин заявил: нет сомнений в том, что опасность «новой империалистическая войны» уже витает в воздухе: «реальной и фактической угрозы новой войны в целом и войны против Советского Союза в частности»8.
Однако между взглядами на войну Гитлера и Сталина были тем не менее, существенные и вполне реальные различия. Гитлер жаждал ее не потому только, что она должна была стать местью за поражение в 1918 году и последовавший затем унизительный мирный договор, но и в силу того, что война предоставила бы окончательное оправдание взятой им на себя диктаторской миссии выковать новое, твердое сообщество германцев, способных создать и защитить новую империю и окончательно уничтожить иудейско-большевистского дракона. Война была необходимым актом исторического возрождения и искупления. Для Сталина война была неким актом, навязанным извне, для уничтожения только что зародившегося социалистического государства, и адекватной реакцией на эти поползновения могла быть только защита. Вопреки некоторым попыткам доказать, что Сталин планировал революционные захватнические войны в 1930-х и 1940-х годах, массив имеющихся на сегодня данных говорит о том, что взгляды Сталина были скорее защитными и реактивными. Советские власти отдавали предпочтение войне между империалистическими державами, именно поэтому Сталин пошел на подписание советско-германского Пакта о ненападении в августе 1939 года, который со всей очевидностью противоречил логике конфронтации между коммунизмом и фашизмом, предпочтя его борьбе с Германией в коалиции с западными державами. В конце 1920-х годов советские лидеры даже спекулировали на теме надвигающейся войны между двумя главными капиталистическими державами, Великобританией и США, по сравнению с которой Первая мировая война показалась бы «просто детской игрой»9.
