Существует множество спекуляций по поводу мотивов устранения руководства армии в то время, когда Советский Союз сталкивался с ухудшением международной обстановки. Наименее убедительным объяснением является то, что Тухачевский и другие военные действительно замышляли свергнуть Сталина, а НКВД каким-то образом удалось обнаружить заговор. В 1956 году бывший офицер НКВД Александр Орлов, бежавший в Соединенные Штаты, опубликовал заявление о том, что руководители Красной Армии планировали арестовать Сталина и Ворошилова на заседании в Кремле, окружить здание двумя полками войск, преданных генералам, и либо расстрелять Сталина, либо схватить его перед заседанием Пленума Центрального комитета, чтобы представить его преступления на суд общественности. Орлов получил эти сведения из вторых рук, и с тех пор никакие другие доказательства, которые могли бы подтвердить эту версию, никогда не всплывали105. Дело между тем не в том, замышлял ли Тухачевский заговор с целью свержения Сталина, а в том, что советское руководство верило в это. По прошествии сорока лет Молотов продолжал верить, что доказательства, представленные НКВД, были подлинными и что армейские генералы были в связи в германскими и замышляли превратить Советский Союз в немецкую колонию: «В отношении того, готовили ли Тухачевский и его соучастники в войсках заговор, в этом нет никаких сомнений»106. В конце 1936 и начале 1937 годов Кремль переживал настоящую панику по поводу германских провокаторов и шпионов; немцев, работавших в Москве, выдворяли из страны. Антикоминтерновский пакт, подписанный между Германией и Японией 15 ноября 1936 года, подлил масла в огонь. У Тухачевского имелись контакты в Германском посольстве в 1936 году, и он даже приставил дружественных разведчиков к германским представителям107. Когда имя Тухачевского было упомянуто на допросе Карла Радека в январе 1937 года, вечно подозрительный Сталина увидел некие связи. Тухачевский сначала был выдвиженцем низвергнутого Троцкого; он был главным сторонником советско-германского сближения. Хотя единственное «доказательство» было выбито из заключенного в тюремной камере секретной службы, все вместе говорило в пользу идеи «троцкистско-фашистского» заговора. Чистки в рядах военных были направлены в первую очередь против тех офицеров, которые работали с немцами до 1933 года. Только одному удалось избежать казни в 1937 году. Мрачный климат государственной измены позволил превратить иррациональное в правдоподобное. «Все было напряжено до предела, – вспоминал Молотов в 1977 году. – В это время надо было действовать безжалостно»108.
В течение следующих восемнадцати месяцев из армии и флота были уволены тысячи офицеров, некоторые были арестованы и в конечном счете расстреляны, другие отправились в лагеря, а третьи были отправлены в отставку на короткий период, перед тем как позже их восстановили. В общей сложности 45 % высших командиров армии и комиссаров ПУРа подверглись чистке, включая 71 из 85 членов Революционного Военного Совета и 720 из 837 командиров, от полковников до маршалов, назначенных по новому положению о званиях, принятому в 1935 году. Шапошников был одним из выживших. Что касается остальной части армии, картина была не столь катастрофичной, как когда-то казалась.
По подсчетам Роджера Риза, 34 501 офицер был уволен, из них 11 596 были восстановлены к 1940 году, следовательно, 22 705 человек остались за пределами офицерского корпуса (общая численность которого в 1937 году составляла 144 000 человек и 179 000 в 1938-м), то есть все же подверглись чистке. Из тех, кто был уволен, только 4474 человека были арестованы НКВД в 1937 году и 5032 в 1938-м, что составляет 5,4 % всего офицерского корпуса. В 1940 году только 3,7 % всего офицерского корпуса 1938 года все еще оставались вне службы в результате чисток109. Все обвиненные в соучастии в «троцкистско-фашистском заговоре», были расстреляны, но сколько их было в точности, возможно, мы никогда не узнаем. Большинство офицеров оставались на посту, и многие из тех, кто подвергся чистке, не были убиты. Эти выводы ставят чистки в армии в определенную перспективу, но они не меняют политической значимости событий. Кризис был использован для восстановления политического доминирования над советскими вооруженными силами в ущерб сторонникам модернизации армии.
Кризис в германской армии в 1938 году, обычно известный как кризис Бломберга-Фрича, по именам двух его главных жертв, – также начался с клеветнической кампании, связанной с сомнениями в благонадежности армии. В течение 1936 года отношения между армией и партийным руководством стали портиться. Гестапо завело досье на всех старших офицеров; СС Гиммлера всячески поощряло кампанию в прессе, обвиняя армию в том, что она является старомодным барьером на пути строительства истинно национал-социалистического государства. Телефоны прослушивались, а почта перехватывалась. Много грязи прилипло к репутации армии, так как Гитлер в течение 1937 года стал заметно охладевать к армейскому руководству. Год спустя его военный адъютант услышал, как он заявлял, что армия является «неопределенным элементом в государстве»110. Позже, уже во время войны, Гитлер жаловался своему начальнику штаба оперативного руководства Альфреду Йодлю, что в середине 1930-х годов в армии была масса людей, которые работали против него за его спиной и саботировали все его усилия111. Когда на заседании 5 ноября 1937 года Гитлер объявил своему главнокомандованию о планах территориальной экспансии, запечатленных в меморандуме Хоссбаха, не слишком горячая реакция (всех, за исключением Геринга, который вскочил на стол и заявил о своей поддержке) распалила уже тлевшее негодование Гитлера по поводу очевидно амбивалентного отношения армии к риску войны и медленному ходу восстановления вооруженных сил. Тем не менее нет никаких свидетельств того, что Гитлер планировал сразу уволить фон Бломберга или других старших офицеров. Этого добились Гиммлер и Геринг, оба стремившиеся заменить военного министра и оба проявлявшие враждебность по отношению к армейскому руководству, чье консервативное прошлое и политические претензии представлялись им недостаточно национал-социалистическими.
Повод для кризиса был достаточно банальным. Вернер фон Бломберг, красивый мужчина шестидесяти лет, веселый и общительный, выглядевший молодо для своих лет, решил жениться на симпатичной двадцатичетырехлетней Еве Грюн, дочери поденщицы из бедного района города, официантке, зарабатывавшей деньги, позируя в обнаженном виде для календарей и порнографических картинок. Она была на нескольких месяцах беременности. Когда в декабре 1937 года фон Бломберг неблагоразумно признался Герингу о своей несчастной связи, он вряд ли осознавал последствия. Геринг рекомендовал ему жениться немедленно, тогда как гестапо составило досье, куда вошли три набора компрометирующих фотографий военного министра и его нареченной112. В то же самое время Геринг, работая в тесном сотрудничестве с Рейнхардом Гейдрихом, заместителем Гиммлера, решил поднять старое досье гестапо на генерала Вернера фон Фрича, командующего сухопутными войсками, в котором, на основе точно установленных данных, говорилось, что Фрич гомосексуалист. На Фрича, тихого, замкнутого, одинокого мужчину, чей монокль делал его похожим на карикатуру на прусского генерала, в партии смотрели как на символ старой Германии, которую они стремились отбросить в сторону. Соблазн избавиться от обоих – фон Бломберга и фон Фрича – разом под предлогом моральной распущенности для заговорщиков был непреодолимым. Заговором против них дирижировали и манипулировали Гейдрих и Геринг.
