Советские руководители также начали объяснять немецкие приготовления в свете предстоящего сведения счетов с имперским врагом. В сентябре 1940 года Сталин одобрил план отражения германского нападения, хотя и надеялся, что война может быть отсрочена до 1942 года, когда подготовка Красной Армии будет завершена, а оборонительные сооружения вдоль границ недавно присоединенных территорий будут построены34. С октября 1940 года возможность войны рассматривалась совершенно серьезно, и первые сигналы прозвучали в речи Жданова, в которой он призвал население проявить «самопожертвование и героизм» и отказаться от идеи «войны малой кровью». Весной сам Сталин указал на изменения в позиции Советского Союза, когда он заявил на церемонии выпуска военных училищ, состоявшейся 5 мая, что существует угроза нападения Германии, к которой новая Красная Армия должна быть готова. Только сохранившиеся заметки этой речи – оригинал никогда не был опубликован свидетельствуют о том, что Сталин сам считал войну в высшей степени вероятным исходом событий. Германская армия, заявил он, одерживала легкие победы, но потерпит поражение в «грабительской завоевательной войне». Он говорил, что немецкая армия слабее, чем она кажется («ничего особенного»), и в ней много солдат, «уставших от войны»35. Поднимая тост позднее в тот вечер, Сталин заявил: «Красная Армия – это современная армия, а современная армия – это наступательная армия!»36 На протяжении следующего месяца советская пропаганда начала делать упор на теме финальной апокалиптической битвы, «наступательной войны на полное уничтожение». В июне 1941 года, всего за несколько дней до начала вторжения, отдел пропаганды и агитации армии распространил мнение о том, что война с «капиталистическим миром неизбежна», и с непреднамеренным пророчеством предположил, что Советский Союз может быть вынужден «не сегодня-завтра начать упорно и настойчиво готовиться к решающей битве с окружающим капиталистическим миром»37.
Некоторые историки считают этот внезапный поворот в позиции советских руководителей свидетельством того, что Сталин на самом деле готовился летом 1941 года нанести упреждающий удар Германии.
Документ, датируемый 15 мая, показывает, что советские военные стратеги предлагали нанести короткий удар по любому скоплению вооруженных сил, представляющих угрозу советским территориям. Документ отражает преобладающую военную стратегию, которая была призвана остановить вражеское нападение путем кратких карательных атак на вражеские позиции, пока остальная часть Красной Армии будет мобилизована и дислоцирована для решающего сражения. Это была концепция «агрессивной обороны».
Нет никаких данных, говорящих о том, что это было нечто большее, чем просто предложение сорвать германские приготовления, которые оставались незамеченными. Маловероятно, что Сталин видел этот документ, но даже если бы это было так, его официальная позиция на протяжении мая и июня продолжала оставаться сверхосторожной, и он противился любым действиям, которые могли спровоцировать ответный удар со стороны Германии до того, как Красная Армия будет готова к сражению в 1942 году. Он надеялся, что ограниченной мобилизации на западном направлении будет достаточно, чтобы отпугнуть Германию, которую он считал такой же, все еще слишком слабой и слишком занятой ситуацией на Западе, чтобы рисковать полномасштабной войной. Летом 1941 года Советский Союз был намного более подготовлен к германской угрозе, чем в какое-либо другое время, начиная с 1939 года, однако помимо ограниченной и незавершенной подготовки приграничных областей мало что было сделано. Германский военный атташе в Москве объехал вдоль и поперек всю страну в конце мая, но не обнаружил «никаких признаков наступательных намерений»38. Только один командующий Северо-Западным фронтом не подчинился инструкциям и привел войска в состояние боевой готовности накануне 22 июня. По всей остальной линии советских границ, даже притом что было видно, как немецкие войска строят плоты и понтонные мосты на западном берегу пограничных рек в Польше, даже притом что было арестовано 236 немецких агентов в западных приграничных областях, даже притом что все секретные разведывательные донесения указывали недвусмысленно на готовность Германии начать вторжение, из Москвы летели приказы избегать любых провокационных приготовлений39. Наконец, ночью 21 июня Жукову удалось убедить Сталина послать сигнал тревоги в войска, расположенные вдоль границ, но к тому времени, когда телеграммы были расшифрованы, германские самолеты уже вовсю бомбили советские воинские части.
Ни для той ни для другой стороны война не развивалась по плану. Первоначальный взгляд германской стороны, состоявший в том, что Красная Армия сразу же прекратит сопротивление, столкнувшись с современной и технически хорошо оснащенной военной машиной, казался в высшей степени обоснованным. В первые шесть недель силы Оси вторглись в глубь советской территории, стремительно захватывая все области, присоединенные Советским Союзом в 1939-м и 1940-м, после чего двинулись на Белоруссию и Украину. К 1 сентября германские войска подступили к Ленинграду, взяли Киев и продвигались далее по территории СССР. Широкомасштабные операции по окружению советских войск разрушили большую часть советской линии фронта, 236 000 советских солдат были убиты, более 2 млн попали в окружение и оказались в плену. По приблизительным подсчетам, всего за четыре недели боев были уничтожены девять десятых всех советских танков; в это же время была уничтожена или подверглась мощнейшим ударам большая часть из 319 соединений Красной Армии, принявших участие в сражениях40. Победоносное наступление убедило немецких генералов и самого Гитлера в возможности молниеносной войны на Востоке. Военачальники предлагали стремительным маршем захватить Москву, но Гитлер настоял на том, чтобы сменить приоритеты и сначала захватить богатую экономическими ресурсами Украину. В сентябре острие главного удара вновь было обращено к Москве, где, как полагал Гитлер, остались только слабые силы противника. 6 сентября он издал директиву номер 35, дающую старт операции «Тайфун», которая должна была разрушить одним стремительным ударом остатки советского сопротивления. 30 сентября немецкие бронетанковые войска устремились к Москве, они продвигались столь стремительно, что вошли в город Орел тогда, когда на улицах города еще продолжалось движение общественного транспорта. К 5 октября головные части германских армий находились на расстоянии лишь 129 км от Москвы, к концу ноября передовые части немецких войск уже достигли окраин города и находились всего в двенадцати милях от сталинского Кремля41. Гитлер был настолько уверен в том, что его трехмесячная военная кампания продвигается успешно, что 4 октября вернулся в Берлин. Выступая перед исступленной публикой в берлинском Дворце Спорта, он объявил, что вернулся с «величайшей битвы в мировой истории». Это на самом деле было недалеко от истины. Советский дракон, уверял Гитлер, окончательно повержен и уже «никогда не поднимется вновь»42.
На советской стороне провал подготовки к нападению Германии, неспособность даже поднять по тревоге жизненно важные приграничные войска и привести их в состояние боевой готовности, буквально за пару часов расстроили всю советскую стратегию. Идея, что легкие пограничные войска, не оснащенные тяжелой боевой техникой, будут удерживать наступающие силы противника, пока армия будет мобилизована, сконцентрируется для того, чтобы начать наступление на врага, и отбросит его на его собственную территорию, оказалась полной фантастикой. Наступательный принцип советской стратегии имел смысл только в случае, если бы врагу потребовалось время для проведения мобилизации и он был бы меньшим по численности. Неразбериха, вызванная внезапным нападением огромной армии, уже расположенной по боевому расписанию, была полнейшей. Из Москвы звучали безумные призывы к советским войскам идти в наступление, парализовать врага, отбросить его за пределы советской территории, но все это было совершенно бессмысленно. Там, где советские части пытались подняться в атаку, их брали в двойной охват и уничтожали. Сталин неделями оставался вне контакта с военной реальностью, но не потому, как утверждал Хрущев в годы десталинизации, что он был полностью разбит. Данные свидетельствуют о том, что Сталин немедленно приступил к активной работе. В первые недели войны он проклинал и отругивал своих коллег и армейских генералов, но продолжал сохранять контроль над ними, а скорее полностью контролировал ситуацию. Журнал записей его кабинета свидетельствуют о нескончаемом потоке посетителей и многочисленных консультациях. 29 посещений 22 июня начиная с 5.45 утра, когда обрушилась новость о нападении германских войск, до 4.45 вечера; на следующий день заседания начались в 3.00 утра и продолжались до 2.00 следующих суток; заседания и встречи продолжались до 11.30 или 12.00 ночи все следующие дни43. Измученный и подавленный вид Сталина был следствием не паралича, а отчаянного и безумного напряжения работы. В воскресенье 29 июня он отправился на свою дачу в окрестностях Москвы и оставался там до понедельника, занимаясь подготовкой обращения к советскому народу и составляя две важные директивы, касающиеся советских военных усилий. К 1 июля он вернулся в Кремль в качестве Председателя Государственного комитета обороны, учрежденного законом, принятым за день до этого, и два дня спустя обратился с речью к народу, заявив о том, что Советское государство «вступило в схватку с самым злобным и вероломным врагом» и что это «не обычная война», а война не на жизнь, а на смерть44.
