Через несколько недель, как свидетельствует Килиан, советские охранники установили огромную табличку с объявлением на воротах лагеря, по-немецки и по-русски. Большими буквами наверху было написано: ПОРЯДОК, ДИСЦИПЛИНА, ЧИСТОТА. Под ними были приведены лагерные лагеря. Каждому советскому солдату и офицеру полагалось отдавать воинское приветствие. Никаких карандашей, бумаги, никаких писем домой, и никаких разговоров с женщинами в лагере; но, в первую очередь, и это в условиях полного убожества и нищеты, в отсутствии полотенец, щеток и мыла, пленные должны были содержать себя и свои кровати в чистоте и соблюдать гигиену. Килиан вспоминал, настолько точно, насколько ему позволяла его память, что по полнейшему несоответствию между официальными правилами и жалкой реальностью, между лицемерными декларациями о порядке и хаосом и насилием в лагерном сообществе, по тем попыткам выжать максимум работы из пленных, которые были слишком ослаблены, чтобы противостоять их разрушающему воздействию, советский лагерь мало отличался от того, чем он совсем недавно был.
Сама идея «лагеря» является центральной в традиционном восприятии обеих диктатур. Гитлеровская система неотделима от концентрационных лагерей и лагерей смерти, где террор и расовое насилие были доведены до полного абсолюта и характеризовались невероятной дикостью. Именно лагеря являются той чертой, которая делают диктатуру Гитлера такой особенной, по сравнению с другими формами современного авторитаризма. Советский ГУЛАГ символизирует политическую коррупцию и лицемерие режима, формально приверженного прогрессу человечества, но при этом оказавшегося способным повергнуть в рабство миллионы людей. Именно в этом аспекте Сталинская диктатура должна рассматриваться в ее наиболее смертельном и бесчеловечном облике. Возможно, ни у кого не возникает сомнений в том, что, в определенном смысле, лагеря не были самым репрезентативным атрибутом обеих систем. Когда Василий Гроссман говорил о том, что национал-социализм, казалось, чувствовал себя «как дома» в лагере, он в той же мере имел в виду и советский опыт, и германский. В 1960 году написанное Гроссманом было по причинам цензуры не доступно ни одному русскому читателю, так как подтекст был слишком очевидным4.
И тем не менее, каким бы полезным не стал термин «лагерь», как общая эмблема двух диктатур, цель, структура и развитие организации лагеря в каждой системе имели специфическую собственную историю. Один лагерь не похож на другой. Между двумя системами были различия так же, как и поразительные аналогии. В пределах каждой из систем было множество различного рода лагерей. Условия лагерей никогда не были постоянными, они менялись в зависимости от давления извне или обстоятельств, частично идеологических и политических, а отчасти вследствие практических потребностей экономического развития или войны. Несмотря на их изоляцию и ограничения, их секретность и исключительность, лагеря отражали более широкие процессы, происходящие в обществе и государстве. Они никогда не были просто побочным продуктом примитивного авторитаризма, это были жестокие зеркала, в которых диктатура сталкивалась с собственным омерзительно преувеличенным и искаженным образом.
* * *
Огромная сложность системы лагерей в Германии и Советском Союзе не позволяет дать более или менее простой ответ на вопрос «для чего они существовали?» В основе возникновения и роста двух лагерных империй была не одна причина, и результат их существования был также разным. В какой-то момент Второй мировой войны оккупированная Германией Польша стала одновременно и местом расположения концентрационных лагерей для политических заключенных, военнопленных, лагерей смерти и лагерей частной рабочей силы, используемой в военной промышленности, и все они относились к разным категориям и имели свою историю происхождения и развития. Существовали даже лагеря для этнических немцев, которых привезли на поездах из восточной Европы в целях колонизации завоеванной Польши только затем, чтобы они вместо обещанных сельских полей и поместий оказались вынуждены долгие месяцы проводить в наскоро сколоченных бараках, испытывая недостаток пищи и медицинской помощи. Лагерная жизнь распространялась повсюду и была разнообразной, как в гитлеровской Германии, так и в Советском Союзе. Вместимость лагерей была огромной. И действительно, миллионы заключенных со всей Европы прошли через жизнь и смерть в двух лагерных системах.
Истоки советских концентрационных лагерей следует искать, как и многое другое, имеющее отношение к диктатуре, в русской гражданской войне. При царе в России существовали исправительные колонии и центры для интернированных, но они мало напоминали временные концентрационные лагеря, основанные секретной полицией ЧК только что утвердившегося большевистского режима в июле 1918 года. Эти лагеря были созданы для классовых врагов, которых окружали со всех сторон и сгоняли в любые помещения, достаточно просторные, чтобы вместить всех – бараки, заводские помещения, даже в особняки знати. Лишенные собственности, они подвергались режиму террора и гонений со стороны охранников, которых слабо контролировали, и часто кормили не многим лучше, чем заключенных.
Голод, болезни, постоянные избиения и издевательства способствовали высокой смертности среди лагерного населения, которая иногда достигала одной трети от всех задержанных. Некоторых заключенных использовали на тяжелых физических работах, и они в итоге умирали еще быстрей. Они выглядели, по воспоминаниям одного свидетеля, «жалкими, запуганными рабами»5. Число лагерей приближалось примерно к тремстам.
Эти ранние лагеря были результатом конфронтации в гражданской войне. Большинство тех, кто оказался в лагерях, рассматривались как классовые враги; некоторые из них представляли собой социалистических соперников, отправленных туда без суда и следствия для того, чтобы не дать им возможность подорвать революционную борьбу. В мае 1919 года был основан Народный комиссариат юстиции, а год спустя – Главное управление принудительных работ (ГУПР), и были созданы новые лагеря, также управляемые ЧК, где заключенные должны были платить за собственное заключение изнурительным трудом. В 1922 году с победой в гражданской войне советское правительство приступило к сокращению того, что теперь стало рассматриваться как избыточный аппарат лагерей. 300 лагерей ЧК были закрыты или переведены под управление Народного комиссариата юстиции. Тюремная система была централизована под руководством Народного комиссариата внутренних дел. ГПУ или ОГПУ, преемник ЧК после реорганизации 1922 года, осталось с горсткой лагерей: две тюрьмы в Москве и Ленинграде, десять небольших лагерей, использовавшихся как «изоляторы» для самых опасных заключенных, и сетью концентрационных лагерей на севере Советского Союза, крупнейший исправительно-трудовой лагерь 1920-х годов был известен под аббревиатурой СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения)6.
Именно эти лагеря сформировали ядро того, что через десять лет стало пресловутым ГУЛАГом. Они были основаны вдали от центров российской жизни в Архангельской области. Основной территорией стал заброшенный монастырь на Соловецких островах. Сюда ссылали не только контрреволюционеров и политических противников, но и обычных уголовников, считавшихся режимом «неисправимыми», режимом, который только за несколько лет до этого выпустил на свободу всех обычных преступников на основании того, что их сделал преступниками капитализм. Число сосланных на север в 1920-х годах неуклонно росло; год за годом ОГПУ добивалось успеха в подрыве умеренных реформ 1922 года, расширяя число лагерей и убеждая правительство посылать сюда новые категории заключенных. Официальная линии в 1920-х годы подчеркивала ценность лагерей как мест для перевоспитания, где заключенные могли подготовиться к жизни, преданной коммунизму. «Советское правительство не наказывает, – утверждал лозунг, написанный на лагерной стене, – оно перековывает»7. Большую часть заключенных принуждали к тяжелому физическому труду – пресловутая каторга, – что рассматривалось как инструмент перевоспитания преступников в хороших членов коммунистического общества. В результате принятия первого пятилетнего плана в 1928 году советская система лагерей была преобразована. Труд заключенных использовался все шире и число молодых, здоровых узников, заключенных в лагеря ОГПУ отражало возрастающее значение лагерной системы. Численность лагерного населения значительно увеличилась в результате передачи лагерям ОГПУ всех преступников, чей срок заключения превышал три года, и возросли еще больше, когда суды получили указания увеличить сроки заключения путем отмены широко распространенной в 1920-х годах практики, которая предписывала трудовую повинность «в процессе нахождения на свободе» большей части тех, кто был осужден обычными судами. Сталин был главным сторонником использования труда заключенных лагерей для достижения экономических целей социализма. Лагеря никогда не рассматривались исключительно как инструмент террора.
