Статистики, позволяющей судить о том, насколько успешно или, напротив, безуспешно протекал этот процесс мобилизации, нет, однако можно не сомневаться, что партия требовала самого широкого и добровольного участия в нем всех своих членов, так же как несомненно и то, что в этом мероприятии без всякого энтузиазма принимали участие и недовольные и инакомыслящие, тогда, когда их к этому принуждали. Не стоит преуменьшать и роль партии в обеих диктатурах. Здесь важно подчеркнуть, что партии имели возможность доминировать на местном и общенациональном уровне вне зависимости от критики со стороны общества и независимо от степени их непопулярности у населения. В обеих системах альтернативы, имманентной партийной жизни, не существовало. Обе партии были открыты для публичных упреков и жалоб, если их члены нарушали свои собственные стандарты поведения или злоупотребляли положением, однако публичное признание нарушений редко следовало автоматически. Когда молодой лейтенант НКВД, находясь в отпуске в деревне в Калининской области, обнаружил, что местными колхозами руководит группа постоянно пьяных коммунистов, распределявших рабочие места среди своих родственников, он немедленно сообщил об этом районным органам партии, но те отказались обсуждать эту ситуацию. Тогда он пошел дальше и обратился в областные органы, где ему рекомендовали отнестись терпимо к пьянству и непотизму, так как колхоз намного перевыполнил свой план120. Понятия «мы» и «они», возникшие в процессе формирования, часто ни на чем не основанного, элитного менталитета среди членов партии, несомненно, существовали в среде беспартийного большинства но выхода для выражения более широкого неприятия партийной власти и способов избежать опасных последствий для тех, кто настаивал на своем, не существовало121.
Нет сомнений, из двух систем тотальность германской системы была более всеобъемлющей. У партии здесь был более стабильный корпус активистов с более высоким уровнем образования; с географической точки зрения германское общество было более компактным; повсюду здесь бурлила яркая и широкая общественная жизнь, привязанная к партийной машине. Для средней германской семьи регулярные контакты с молодежными партийными группами, местными членами СА, партийными сборщиками пожертвований или женскими ассоциациями были неизбежны. Партийные символы и язык проникали во все сферы жизни. Воодушевляющие партийные лозунги и баннеры свисали со стен всех заводов и учреждений, украшали партийные здания. Присутствие партии было видимым и настойчивым. То же можно было бы сказать и о партии в Советском Союзе, за исключением того, что у нее не хватало персонала, чтобы охватить всю огромную территорию СССР. Миллионы людей на окраинах страны встречались с коммунистами в лучшем случае периодически. В городах партия предлагала народу скудный набор, состоявший из политической культуры, образования, работы для молодежи и волонтерства по гражданской обороне, перемежающихся для разнообразия с фестивалями и визитами партийных функционеров. Она была достаточно на виду, однако только начиная с 1950-х и 1960-х годов все более широкая, тщательно спланированная культурная жизнь партии стала реальностью на общегосударственном уровне. Коммунистическая партия находилась в выгодном положении благодаря тому, что на огромном пространстве новой России отсутствовала какая-либо альтернативная культурная и институциональная жизнь; претензии же Германии на тотальность звучали в контексте общества, в котором до 1933 года было огромное множество альтернативных вариантов выхода. В этом и состоит объяснение того, почему национал-социализм был настолько более суровым и требовательным. Коммунистическая Германская Демократическая Республика, основанная в 1949 году, своей организационной структурой была больше обязана структуре и ценностям национал-социалистической системы, которую она сменила, чем советской системе, которой она подражала. Во всех трех системах партии, будучи интегрирующими, надзирающими, убеждающими и понуждающим силами, фактически служили инструментом прикрепления населения к диктатуре.
Глава 5
Государство и террор
Об этом необходимо помнить и никогда не забывать, что, пока существует капиталистическое окружение, будут существовать у нас вредители, шпионы, диверсанты и убийцы, засылаемые в наши тылы… не старые методы, методы споров, нужно применять, а новые методы, методы сокрушительного удара и полного искоренения».
Иосиф Сталин, 19271
Одна из важнейших задач движения будет состоять в том, чтобы объявить беспощадную борьбу против сопротивления разрушителей народной власти и вести эту борьбу до тех пор, пока они не будут окончательно уничтожены или покорены.
Адольф Гитлер, 1 сентября 19332
Террор всегда считался неотъемлемой чертой всех современных диктатур. Страх держит в рабстве всех, кого еще не покорили пропагандой. Государственный террор, на что указывают факты, прошелся по всем без разбору и был повсеместным. Германский и советский народы стали узниками аппарата террора. Отсюда возникает соблазн рассматривать эти две системы как общества, разделенные, с одной стороны, на армию тайных сыщиков и огромную массу их жертв – с другой.
Обе системы пережили широкомасштабные насильственные репрессии, но в рамках этих систем их никогда не называли «террором». Напротив, слова «террор» и «террорист» использовались не по отношению к полицейским и агентам безопасности, осуществлявшим репрессии именем государства, а к тем, кто выступал против диктатур. Обе системы позиционировали себя как борцов на переднем фронте борьбы против международного терроризма. То, что сегодня всеми рассматривается как беспощадный террор со стороны государства, Гитлер и Сталин прикрывали выдумкой о защите государства от «врагов народа». Эти очевидные различия в восприятии «террора» служат ключом к пониманию сути взаимоотношений между силами безопасности и обществом в рамках обеих систем. На протяжении большей части времени существования обеих диктатур борьба общественности против террора пользовалась широкой поддержкой, даже сотрудничеством, со стороны обоих народов. Хотя сегодня страх представляется самой рациональной реакцией на то, что, по всем человеческим меркам, было устрашающим режимом, он проецировался и на самих жертв дискриминации и государственных репрессий. Органы государственной безопасности исключали из общества и преследовали «террористов» при активном участии всего населения, которое приходило в возбуждение от хорошо спланированных актов публичного поношения.
Репрессии при Гитлере и Сталине никогда не были самоцелью и не преследовали только цель добиться всеобщей покорности путем нагнетания страха. Они всегда были нацелены на группу лиц или отдельных людей, которые подлежали изоляции как представляющие угрозу основным политическим приоритетам двух систем. В Советском Союзе это означало защиту пролетарской революции от предполагаемых буржуазных элементов и контрреволюционеров; для Германии это значило защищать германскую нацию или расу от очевидной угрозы биологического загрязнения и духовного распада. Оппозиционеров обе системы представляли в образе непримиримых, коварных и злостных врагов, стремясь прибавить вес своей антитеррористической борьбе и оправдать самые жестокие методы подавления. В обоих случаях поддерживался менталитет непримиримости, более присущий гражданской войне.
