Гитлер и Сталин, сами бывшие террористы, сыграли ключевую роль в нагнетании напряженности, всячески поощряя поиски врагов. Все политическое мировоззрение Сталина формировалось в атмосфере дуализма, сочетающего добродетели большевика-революционера и его контрреволюционного оппонента. «У нас есть внутренние враги. У нас есть внешние враги, – заявил Сталин в 1928 году во время Шахтинского показательного судебного процесса. – Об этом, товарищи, нельзя забывать ни на минуту»3. Службы государственной безопасности необходимы, утверждал Сталин в своей речи в 1928 году, «для того, чтобы защитить интересы революции от нападок контрреволюционной буржуазии и их агентов…». На своих врагов всегда смотрели как на часть террористической сети: «заговорщики, террористы, подстрекатели и вредители»4. Признанные виновными на первом большом показательном политическом процессе 1930-х годов по делу Зиновьева-Каменева в августе 1936 года были обвинены в том, что они якобы руководили «террористическим центром». На судебном процессе в марте 1938 года на вопрос, был ли он сторонником террористических актов, Бухарина вынудили дать положительный ответ: «Да»5. Сталин видел в террористах особо опасных для себя оппонентов. В 1931 году в ходе интервью, отвечая на вопросы немецкого биографа Эмиля Людвига, он признавался, что сначала режим предавал интересы рабочего класса, проявляя мягкотелось: «Опыт научил нас, что единственным способом справляться с такими врагами является применение самой жестокой политики подавления»6. Свои самые крепкие публичные выражения Сталин оставлял для своих врагов террористов: «Расстреливайте их, уничтожайте их, – призывал он в ноябре 1937 года. – Это всемирные провокаторы, самые подлые агенты фашизма»7.
Основным лозунгом сталинских репрессий было укрепление бдительности. Можно полагать, что после многих лет пребывания в горниле социалистической политики, Сталин привык считать различия мнений в партии, идеологические споры и дискуссии по тактическим вопросам результатом инфильтрации в нее враждебных политических сил. Отсюда следовал вывод, что террористическая сеть действует как внутри партии, так и извне. Его призыв 1937 года превратить партию в «неприступную крепость» был нацелен на армию агентов, «вредителей» и предателей, окопавшихся в ее стенах «двурушников», которых необходимо было разоблачить и уничтожить8. Поставщиков вражеских агентов, закрадывавшихся в дом, всегда следовало искать за рубежом. В 1920 годах врагами были агенты мировой буржуазии; в 1930-х годах ими стали фашистские агенты (до тех пор, пока подписанный в августе 1939 года германско-советского Пакт о ненападении не заставил прокуроров изменить направление поисков террористов в сторону Великобритании и Соединенных Штатов); после 1945 года в роли врагов стали выступать агенты американского империализма, международного сионизма или просто «космополиты». Образ врага, имеющего иностранное происхождение, значительно упрощал задачу изоляции населения и придавал репрессиям более благопристойный характер в глазах народа, часто вопреки всей смехотворности обвинений. На заключительном показательном судебном процессе в марте 1938 года подзащитные (все члены комитетов партии) обвинялись в организации заговора с участием иностранных государств (в данном случае с Германией и Японией), якобы ставя цель «спровоцировать военное нападение… для расчленения СССР» и «реставрации капитализма»9.
Язык Гитлера, когда речь шла о его врагах, носил столь же подстрекательский характер и вполне отражал его враждебное отношение к советской модели. В своей речи в июле 1934 года он заявил собравшимся, что его движение спасло германский народ от «красного террора». После устранения Рема он уже не сдерживал свой кровожадный темперамент: «Хищники, уголовники, заговорщики, предатели, топите отравителей в крови, незамедлительно уничтожайте и расстреливайте их, иссеките эти язвы на свежей ране, жестоко хватайте их и не бойтесь крови»10. По убеждению Гитлера, врагов Германии поддерживали иностранные силы, главным образом евреи и большевики, стремившиеся к подрыву национал-социалистического государства в интересах иностранных государств. Это были те же самые силы, которые в ноябре 1918 года из-за «своего сумасшествия либо в результате криминальных действий» довели Германию до несчастья11. В 1934 году Гитлер заявил рейхстагу: «В своей внутренней жизни национал-социалистическое государство будет уничтожать и истреблять даже эти самые последние остатки отравляющего и ставящего в смешное положение оболванивания людей»12.
Гитлеровские репрессии осуществлялись под лозунгом мщения; месть не только за предательство Германии евреями и социалистами в 1918 году – злополучная идея «ножа в спину», – но и воздаяние должного всем врагам движения и предателям новой Германии. Политические репрессии следовало осуществлять целенаправленно; врага должна была постичь та же участь, что и классового врага в Советском Союзе, – его следовало обнаружить и уничтожить. В первые годы режима эти враги были явно политическими врагами, а именно то, что осталось от германских коммунистов и социал-демократов, оппозиционеры в церковных кругах Германии. К середине 1930-х годов при характеристике основной угрозы нации стали обращаться к терминам политической биологии. Иностранный враг прокрался, подобно оппонентам большевиков, но не в тело партии, а в тело самого государства: для выделения многочисленных категорий расовой угрозы использовались параметры не-немецкой (в частности, еврейской) крови. Такие люди якобы имеют наследственные дефекты тела и ума, сексуальные отклонения и извращения, а также патологические формы социального поведения. Преследования по политическим или биологическим причинам иногда взаимно перекрывались. Общепринятая в то время психологическая теория постулировала существование прямой связи между психическими расстройствами, расовой неполноценностью и симпатиями к коммунистам13. Репрессии против расовых врагов стали приоритетной задачей германских служб безопасности и завершились геноцидом 1940-х годов.
Дискриминационная политика и насилие со стороны двух государств в годы диктатур вытекала из особого понимания того, кто был их врагом в широком смысле этого слова. Факторы, воодушевляющие на поиски и определение врагов, во многом зависели от политических убеждений двух диктаторов. Оба режима представляли аппараты государственной безопасности перед подавляющим большинством населения своих стран, не участвовавшим в этой разрушительной деятельности, не как средство осуществления государственного террора, а, наоборот, как инструмент защиты.
Преднамеренно преувеличивая опасность контрреволюции в одном случае или красной угрозы – в другом, обе системы добились большого успеха в представлении государственных репрессий в качестве некоего проявления общепризнанной политической справедливости, с которой простые люди могли себя идентифицировать. Постоянное использование риторики, в которой регулярно звучали призывы к истреблению и насилию, приучили общество к принятию жестокостей режима в его беспощадной войне против гибели и распада. Эта бесконечная, губительная война велась от имени народа. Террор обрел свои основания.
* * *
Репрессии от имени государства осуществлялись полицейскими силами и секретными службами, которые работали в тесном сотрудничестве с судейской системой. Какими бы незаконными репрессии ни казались нам сегодня, важным является то, что обе диктатуры создали для себя законодательную базу и институциональную сеть, позволившую им изолировать и подвергать гонениям тех, кого они считали врагами народа. Но это ни в коей мере не было новшеством ни для одной из этих стран. В последние десятилетия XIX века политическая полиция существовала во всей Европе. В царской России государственный политический сыск возглавлялся Особым отделом Департамента полиции, основанным в 1898 году, который вел скрытую войну против политической оппозиции правящей монархии14. В каждом региональном отделе полиции в Германии имелась политическая секция, которая осуществляла надзор за местными политиками и расследовала дела, связанные с предательством и изменой, политической диффамацией и терроризмом. В 1920-х годах число политических преступлений в Германии резко возросло в связи с возникновением радикальных партий, в которых выделялись военизированные группировки. Только в одном 1932 году за государственную измену были осуждены 250 человек; накануне установления гитлеровского режима в тюрьмах Германии находились сотни политических заключенных, многие из которых были осуждены национал-социалистами за убийства и нанесение увечий их оппонентам15. Персонал политической полиции был загружен составлением картотек политических радикалов и обеспечением доказательствами судов при рассмотрении политически мотивированных преступлений.
