Расправа с «пражской весной» в августе 1968 года неизбежно обрекала на гибель и «Новый мир» под редакцией А. Твардовского. Это было нетрудно предвидеть. Оставались лишь сроки.
Аркадию Первенцеву, одному из тогдашних «автоматчиков партии», принадлежит устный шедевр: «Прежде чем вводить танки в Чехословакию, их надо было ввести в “Новый мир”». Шедевр потому, что с точностью выражает давние поползновения идеологического аппарата ЦК партии в отношении названного «осиного гнезда». Просто танками эти начальники не владели и с введением их в редакцию запаздывали.
Внутреннее родство с идеями «социализма с человеческим лицом» редакция прочертила не только духом своих многолетних публикаций. Но вдобавок и нынешним поведением сотрудников. Отказом главного редактора подписать письмо с одобрением вторжения войск, заявлениями и действиями ряда членов редколлегии и т.д. Все это было достаточно известно и ждало лишь своего часа.
Как события происходили дальше? Недавно вышло второе, уже без всяких усекновений, в несколько сот страниц, переиздание «Новомировского дневника. 1967–1970» тогдашнего заместителя главного редактора А. Кондратовича (М.: Изд-во «Собрание», 2011), над которым немало поработали Б.Д. Панкин и В.П. Балашов. Там история гибели лучшего нашего литературного ежемесячника зафиксирована шаг за шагом, день за днем, до мелочей. К этому точному и правдивому протоколу остается добавить лишь кое-какие факты и документы, которые сознававший значимость происходящего автор в жертвенном пылу заполнения своей летописи знать не мог.
Позиция Федина в данном случае интересна не тем, что первый секретарь Союза писателей СССР присоединился в конце концов к властям предержащим. А тем, как долго сопротивлялся он такому решению. Слишком болезненным и внутренне мучительным оно для него было.
Ныне, когда смотришь на эти события издалека, перед тобой встают как бы два разных человека. Один — который всей писательской душой, сердцем художника был за высокую литературу, за вольнолюбивый и талантливый журнал. И второй — который, получив указание с самого верха, управлявшего страной, вдруг, махнув на все рукой, капитулировал и стал неузнаваем…
В «Новом мире» долгие годы было два постоянных и неизменных члена редколлегии, будто в почетном карауле остававшиеся там при всех режимах — М.А. Шолохов и К.А. Федин. Оба классика как знаки качества украшали собой журнальную обложку и особо не вмешивались в происходящее. Положение решительно изменилось с 1958 года за двенадцать лет второго редакторствования А.Т. Твардовского. С нарастанием «оттепели» оживились и почетные соредакторы, в особенности Федин. Он поддерживает общую позицию журнала. А Шолохов через некоторое время, воспользовавшись удобным предлогом, как бы незаметно ускользает из состава редколлегии.
О духе брежневской эпохи внутри страны в целом очень метко выразился один из современников, актер Театра на Таганке, Филатов: «Оно было не такое уж вегетарианское брежневское время. Оно было, так сказать, умеренно людоедское. Просто научились пользоваться вилкой и ножом при пожирании людей. По существу всё продолжалось: уничтожались биографии, рушились репутации. И что делали с художниками: кого на Запад, кого в могилу, и уж в редких случаях на Восток или на Север…»
После ввода войск в Чехословакию все воинственней и агрессивней становится напор сторонников идеологического реванша в сталинском духе. Из очагов отечественной крамолы уцелеть не должен никто и ничто — ни Театр на Таганке Ю. Любимова в прежнем качестве, ни экспериментальная студия Мосфильма, ни тем более редакция «Нового мира»…
Следуют групповые изобличения и доносительские статьи «автоматчиков партии» А. Софронова, Н. Грибачева и др. в подвластных им изданиях, постоянные погромы журнальных публикаций «Нового мира» в органе ЦК газете «Правда». Из кабинетов ЦК КПСС среднего звена под улюлюканье газетно-журнальной травли продолжается неуклонное давление на Союз писателей с целью убрать Твардовского. Особо усердствовал новый заведующий отделом культуры ЦК В.Ф. Шауро, которого пересадили в это кресло с поста секретаря по пропаганде ЦК Компартии Белоруссии.
Один «кризис» следует за другим. Как же ведет себя в этой обстановке Федин? Долгое время он твердо отстаивает сохранение журнала с прежней редакцией.
В «Рабочих тетрадях» Твардовского, ныне опубликованных, есть запись в какой-то мере решающего на том этапе его разговора с К.А. Воронковым второй половины 1968 года. У оргсекретаря Союза писателей Воронкова существовали особые, в чем-то свойские отношения с Твардовским. Когда-то Константин Васильевич, тогда молодой и красивый, голубоглазый спортивного склада здоровяк, слегка форсистый, хорошо певший баритоном под гитару, нащипывая струны, инсценировал для театра поэму «Василий Теркин» Твардовского. За эту инсценировку с поблажкой к начальственному сану он даже был принят в члены Союза писателей. Не раз встречались они вместе и в непринужденной домашней обстановке, может, даже сидели и за рюмочкой. Этим объясняется и особый вроде бы доверительный тон его пересказа происходящего.
«Потом кризис как будто миновал, — согласно дневниковой записи Твардовского, с намеренной откровенностью сообщал тому Воронков о положении дел с журналом, — но стремление развязаться с вами не угасло отнюдь. (Шауро: “Он (то есть я) окружил себя разными…”)».
Относительно Федина Воронков в передаче Твардовского излагал ситуацию так: «Константин Александрович занял резко-решительную позицию. Когда я навестил его в больнице (или в Барвихе) и сказал, как же будет с Александром Триф<оновичем>, если его снимут, он приподнялся на кровати и заявил: “Это значит снимут и меня. Я — не Шолохов. Разве вы можете себе представить, что я останусь членом редколлегии при другом редакторе?” И т.д.».
Надо отметить, что все это происходило уже после атакующего «открытого письма» Твардовского Федину по поводу «Ракового корпуса» и отношения к судьбе Солженицына, где было высказано много нелицеприятного и острого в его адрес. Письмо напечатала парижская эмигрантская газета «Русская мысль». Федин на все это впрямую ни устно, ни письменно не отозвался. Делал вид, будто никакого письма и не было. Тем не менее теперь Федин, по его словам, считал для себя невозможным оставаться в редколлегии журнала, если уберут главного редактора. И вскоре по-своему это доказал на деле.
Новый, и гораздо более сильный, кризис вокруг «зараженной», «ревизионистской» редакции разразился летом 1969 года. В журнале «Огонек», выходившем в партийном издательстве «Правды» под редакцией А. Софронова, появилось письмо 11 видных писателей-«автоматчиков», обвинявших крамольный журнал во всех смертных идеологических грехах.
Так называемое «Письмо одиннадцати» тут же поддержали разнообразными собственными публикациями две газеты ЦК КПСС — «Советская Россия» и «Социалистическая индустрия», а также орган Союза писателей РСФСР «Литературная Россия» и даже московская областная партийная газета «Ленинское знамя». Это был одномоментный залп из орудий всех калибров, рассчитанный на полное уничтожение. Такого удара «Новый мир» Твардовского не должен был перенести.
Тогда Твардовский и его заместители решили напечатать свой ответ за подписью редколлегии. Ответ взвешенный, но без послаблений и уступок, четко утверждающий позиции редакции. Документ настолько серьезный, что с ним требовалось ознакомить всех членов редколлегии. И, конечно, Федина в первую очередь.
