По прошествии этого времени пришла грузовая машина и меня вместе с другими заключенными под конвоем повезли на вокзал. Здесь нас посадили на поезд Владивосток — Новосибирск (быв. Новониколаевск). Снова в арестантском вагоне в стесненном положении и без уборной пришлось ехать целую неделю, т. к. наш вагон не к каждому поезду прицепляли. Приехали мы в Новосибирск на вокзал. Сутки пришлось ожидать поезда на Петропавловск. Дорога от Новосибирска до Петропавловска была тоже в «столыпинском» вагоне, немного свободнее. Через окно вагона была видна бедная природа и саманные домики. Саман — это сушеный кирпич, сделанный из глины, смешанной с соломой. В районе Петропавловска леса нет, приходится пользоваться саманом. Приехали в Петропавловск опять в пересылочную тюрьму. Здесь пришлось ожидать пять суток. В Петропавловске питьевой воды мало и вся вода с сильным привкусом всякой дезинфекции. Этот привкус вас преследует во всем: супе, чае, во всяком соусе, в мясе и хлебе. На шестые сутки нас повезли в Караганду. Ехали от Петропавловска до Караганды 12 часов. Приехали на станцию в 10 часов утра. Был чудный солнечный день. Издали были видны дома Нового города Караганды. Караганда делится на Старый и Новый город, который весь от начала до конца построен заключенными. Нас отвезли в новую тюрьму. Здесь в последний раз я попал в компанию блатных. Они постарались меня освободить от лишнего багажа и продуктов.
Достали откуда-то самодельные игральные карты и предложили с ними играть. Я понял, что это способ, чтобы выманить у меня новый бушлат и буханку хлеба, поэтому заранее отдал им все свое добро. Когда надзиратель вызвал меня в коридор с вещами, то вещей не оказалось.
Приехал из местной комендатуры на грузовике уполномоченный и повез меня в комендантское управление. В управлении меня спросили, зачем я сюда приехал. Я удивился этому вопросу. Оказывается, за время переезда из Тайшета до Караганды с меня была снята пятилетняя ссылка.
Нужно было решать куда ехать, а ехать было некуда и не к кому. Мне предложили остаться жить в инвалидном доме. На дальнейшее путешествие у меня не хватало сил, и я решился остаться в Караганде. Заведующий личным составом населения, состоящего на поселении или в ссылке, не взял меня на учет, а направил в Тихоновский инвалидный дом, предназначенный для передачи товарищу Данилову — директору дома.
Из комендатуры я вышел один и не знал куда идти, но добрые люди, а их здесь много (много быв. заключенных), провели до Тихоновского инвалидного дома, который расположен на краю Нового города Караганды и поселка Тихоновка.
Инвалидный дом представляет из себя отдельный городок, окруженный высокой каменной стеной (высотой в 3 метра). Четыре новых двухэтажных здания для жилья инвалидов. Каждое здание рассчитано на 100 человек. Отдельное большое здание под столовую и кухню. Столовая одновременно служит для собраний. Попасть в этот дом простому смертному невозможно. Он был назначен исключительно бывшим политическим заключенным, отбывшим свое наказание. Заселен был только один дом, остальные пустовали. В то время умер там старый генерал Ведаков (кубанский казак) и похоронен на местном кладбище. Там же находился полковник генерального штаба Фетисов (донской казак).
В инвалидном доме я прожил 6 месяцев. За это время я физически немного поправился. Работали в поле: сажали картофель и другие овощи, делали прополку, собирали урожай, косили и собирали сено. Работать заставляли ежедневно. Кормили очень плохо: суп и каша 2 раза в день. Один раз в неделю мясные котлеты. На покупку добавочного питания денег не было. Пришлось искать работу на стороне. Это было очень трудно, т. к. инвалидный дом стоял в отдалении от города. Подходящего транспорта не было. Эти неудобства и нравственное угнетение заставили меня окончательно уйти из дома в частную жизнь. Нигде на работу не принимали, т. к. я советского подданства не принимал и считался бесподцанным гражданином бывшего Российского государства.
Наконец, мне удалось устроиться через русского инженера на службу в шахту № 3 имени Кирова. С инвалидным домом я порвал окончательно и перешел под наблюдение спецкоменданта, который ведал всеми бывшими заключенными. На шахте меня назначили для начала сторожем при механической мастерской, делающей починки и установки угольных комбайнов.
На меня обратил внимание горный инженер (старого времени) и предложил пройти курсы электротехники, после чего я смог бы прилично зарабатывать. Я согласился и ежедневно после работы (без отрыва от производства) ходил на 2 часа учиться электротехнике. Диплом об окончании этих курсов храню до сих пор.
По окончании этих курсов получил должность на калорифер, который отапливает теплым воздухом зимой все маптины, находящиеся в шахте. Полная независимость. Заработная плата для одного была довольно приличной, но условия жизни меня тяготили. Все время приходилось быть под наблюдением «Невидимого Ока».
Я стал хлопотать через французское посольство визу на выезд в свободную Францию. Хлопоты мои продолжались 6 лет. Французский посол в Москве дал свое согласие на въезд во Францию, но советское правительство не соглашалось дать выездную визу. Все хлопоты французского посла оставались напрасны. Советские власти требовали от меня принять советское подданство, после чего возможен мой выезд. Настойчивость советов продолжалась 6 лет. Наконец 28 мая 1962 года советское правительство дало мне выездную визу (паспорт с визой хранится в Префектуре парижской полиции). Специальный заведующий паспортным отделом Караганды уведомил меня о выдаче выездной визы. В течение дня я собрался и на второй день на аэроплане вылетел в Москву. С Шереметьевского аэродрома на такси поехал во Французское посольство, которое находилось в одном из московских особняков с большим садом.
Шофер такси не хотел останавливаться перед главным входом, а остановил машину на ближайшем углу и показал дом, где находится посольство. Я набрался храбрости и с маленьким чемоданом пошел к главному входу. Неожиданно передо мной появился милиционер, преградил дорогу и спросил паспорт. Я показал визу, но он этим не удовлетворился и попросил подождать, пока он спросит начальство. Я отошел к воротам сада, которые были открыты. Мелькнула мысль вскочить в сад, что я и сделал. Из окна посольства мой маневр увидел чиновник, который вышел и попросил меня зайти. Это спасло меня от лишних мытарств. В посольстве меня повели в консульский отдел, где просили подождать генерального консула.
Генеральный консул узнал меня по фамилии, т. к. у него хранились мои бумаги — прошение о визе. Предложил лететь на следующий день на французском аэроплане «Каравелла» в Париж. По железной дороге через Берлин не советовал, т. к. могут быть всякие неприятности. Я ответил согласием, но у меня не хватало денег на билет. Он обернулся назад, где стоял несгораемый шкаф. Вынул три билета по сто рублей и предложил их мне. От трехсот рублей я отказался, а взял только один билет. У меня оставались еще свои деньги. Консул взял телефонную трубку и попросил гостиницу «Метрополь» на следующий день оставить (резервировать) одно место для посольства. Предупредил меня, чтобы прибыть к 3 часам дня к гостинице «Метрополь», откуда автобусом меня доставят на Шереметьевский аэродром. Советовал никуда вечером не ходить, чтобы не быть задержанным. Обещал приехать на аэродром проводить меня. Я думал, что это обещание — простая вежливость.
