— Да. Это весьма опасные признаки надвигающегося на вашего товарища безумия…»
В воспоминаниях Ильи Глазунова читаем, как он познакомился с росписями Врубеля в киевском Кирилловом монастыре. В то время там была психиатрическая лечебница. «Вышедший к нам пожилой и усталый врач-психиатр сказал, что сегодня не сможет показать нам росписи Врубеля.
— Приходите завтра, после обеда, когда у наших будет «мертвый час».
— А почему сегодня нельзя?
Врач посмотрел на нас недовольно:
— Дело в том, что сегодня я не смогу удержать наших больных, не пустить их вместе с вами, а почему-то от Врубеля они приходят в неописуемое возбуждение…»
Есть такое понятие: индуцированный психоз. Состояние художника передается и через его произведения.
Прежде живописец спорил: его Демон это вовсе не дьявол. Но позже Врубель стал и сам относиться к нему, как к началу не только сугубо личностному, но и опасному.
Илья Глазунов пишет: «Уже тяжелобольной Михаил Врубель знал, что это Господь попускает сатане портить его полотна (это была его бредовая идея). «За то, — открыл он тайну Валерию Брюсову, — что я, не будучи достоин, изображал Богоматерь». Но бред — бредом, а в самом чувстве вины за то, что взялся работать такую работу, не будучи предварительно очищен постом и молитвой, в чувстве оскверненности кисти, — ничего неразумного или болезненного не было».
Перед смертью художник ослеп. Говорил, что это огненный Серафим выколол ножом его глаза.
Агенты влияния
Вернемся к «Юному Вертеру». Христианский взгляд вправе увидеть в опыте его создания «диктовки» диавола. Не из того ли источника была внушена Гёте и ненависть к Кресту?
«В одном из своих стихотворений он писал, что больше всего ему ненавистны клопы, запах чеснока и крест».
«Для Гёте наиболее близким философом был Гегель, их связывало взаимное уважение, почти дружба. Однако Гёте выразил свое неудовольствие тем, что Гегель был награжден гербом, изображающим сову (аллегория мудрости) и крест. Гёте настаивал, чтобы знак креста был уничтожен, как не соответствующий идее мудрости… Гёте заслужил похвалу от Энгельса не за свои труды по естествознанию или художественные произведения, а за то, что слово «Бог» было для него непереносимо и вызывало нечто вроде психической аллергии… Свое отношение к христианству Гёте выразил в поэме «Коринфский гость»; там он писал, что христианство уничтожило любовь и дружбу между людьми, что смерть Христа была началом потока крови. Язычество вызывало у него восторг, как истинная красота и человечность. Поэма «Коринфский гость» заканчивалась призывом — «к нашим древним полетим богам»[68]. Откуда такие идеи? Поскольку Гёте был активным членом иллюминатской ложи, можно предположить: «личного демона» в ходе инициатических масонских ритуалов получил и он[9]. По сути, с респектабельным господином Западного мира в масонской ложе происходит то же, что на примере диких племен описывал Мирча Элиаде. См., например, его книгу «Тайные общества. Обряды инициации и посвящения». М.-СПб., 1999). «Древние боги» и нашептали.
Довольно долго Гёте был, по сути, главой правительства при герцоге Карле Августе.
Вступив на этот пост в 1783 году, он, будучи уже более десяти лет членом ложи «Amalia aux Trois Roses», тут же пишет подписку о неразглашении масонской тайны. Но его писательское влияние распространилось куда дальше Веймара.
Нашим современникам, читавшим «Страдания юного Вертера», трудно поверить, что в свое время этот роман, заканчивающийся самоубийством героя, получил невероятную славу. По сути, он стал «вершиной немецкого сентиментализма — направления в духовном плане отнюдь не безобидного. Полностью погружающему в душевность. А там, где нет духа, человека ведет эмоциональность. Нарастают химеры беспочвенных фантазий, возникает эгоизм, презрение к тем, кто кажется недостаточно утонченным и чувствительным. О, сколько людей, сидя над сентиментальными книжицами, промокая глаза батистовым платочком, одновременно впадали в полный сатанизм! Такими были многие из извергов «великой французской революции».
К. С. Льюис в «Письмах Баламута» вложил в уста беса-искусителя, наставляющего своего менее опытного «коллегу», такие слова: «Если бы ты попытался погубить своего подопечного методом романтизма, стараясь сделать из него Чайльд Гарольда или Вертера, погруженного в жалость к самому себе из-за выдуманных бед, тебе нужно было бы предохранять его от всякого подлинного страдания».
Характерно, что «многие из русских масонов-«человеколюбцев» прославились зверским обращением с крестьянами. Например, масон граф Дмитриев-Мамонов мучил и пытал своих крепостных. Масон князь Репнин прославился чудовищной жестокостью в подавлении волнения своих крестьян, обстреляв из пушек их мирные жилища»[10, с.716].
Достоевский на сей счет замечал: «Кто слишком любит человечество, тот, большею частию, мало способен любить человека в частности»…
При этом масоны культивировали утонченную, чувственную натуру. Что утончалось?
Покров благодати, защищающий христианина от соблазнов демонического мира. Личные и родовые грехи прорывали его — и «избранный» начинал чувствовать… нечто. И еще больше гордился: я улавливаю то, что недоступно другим!
Борис Башилов писал: «Человек, находящийся во власти иллюзий, созданных в масонских идейных лабораториях, не любит ни сверхъестественный мир, ни естественный мир, а любит неестественный, искусственный мир, созданный разумом».
Так что же именно чувствовалось «избранными»? С помощью своих кураторов они пытались угадать подспудные движения души, уловить реакцию на помыслы и прилоги, которые демоны сами и навевают. Бес-соблазнитель ведь специализируется на этом в мире людей. Соглашусь с исследователем Виктором Острецовым: именно масонский психологизм лег в основу беллетристики, романа.
Подпись и личная печать Гёте под масонским обязательством не разглашать тайну ложи. Веймар, 1783 г.
Увы, хотя Карамзин написал, что «Злощастный Вертер не закон», роман породил целую серию русских подражаний и в литературе, и в жизни. Наиболее ярко вертеризм был претворен в творчестве и личной жизни М. Сушкова. Герой его повести «Российский Вертер», безмерно увлеченный романом Гёте молодой человек «пылкого сложения, чувствительного сердца», добровольно уходит из жизни. Причем сам автор книги, повторяя судьбу литературных героев, совершил самоубийство.
Стихотворение Гёте, посвященное «братьям» по веймарской ложе «Амалия»
Вот вам и «Страдания…» Да, сегодня литература, подобная «Вертеру», — солидная и несколько скучноватая классика. Однако в истории мировой культуры романтизм стал очередным малозаметным шагом, уводящим человеческое мировосприятие по дороге от Бога… Он «развивал чувствительность», «воспитывал добрые нравы», «учил сострадать несчастным»… Все эти «высокие» чувства оказались магическими кругами, которые не спасают от ада. «Среди сродных Вертеру, измученных рефлексиею неудачников стали учащаться случаи самоубийств, иногда с гётевским романом в руках. Увлечение переходило в настоящую эпидемию…»[6]. О сути таких эпидемий писал архиепископ Никон (Рождественский): «Не напрасно же говорят, что, например, самоубийство заразительно: при одном имени самоубийцы (или литературного героя. — Ю.В.) в душе возникает его образ, а с образом сим рисуется и то, как он окончил жизнь… Спросите любого психиатра, и он вам скажет, что при разговорах о самоубийцах, о способах их самоубийства у впечатлительных людей нередко появляются так называемые «навязчивые мысли», а по-нашему, православному, просто вражеские искушения, влекущие слабых людей к тому же преступлению»… (см. статью архиепископа Никона (Рождественского) «Можно ли молиться за души самоубийц и еретиков?». Цит. по: «Благодатный огонь», № 10, 2003). Недаром на Руси в старину дом самоубийцы разрушали, а дерево повешенного — срубали. Чтобы и памяти о происшедшем не оставалось. В доме повешенного не говорят о веревке. Литературное индуцирование разрушительных идей тем сильнее, чем популярнее автор. Вот пример из сегодняшнего времени. После очередного «шедевра» Стивена Кинга — романа «Гнев», в котором рассказывается, как школьник беспричинно убивает своих сверстников, по Америке прокатилась волна подобных преступлений. Индуцировавший этот психоз писатель сам, конечно, «наш клиент»: страдает различными фобиями, в том числе, как пишут, боится темноты. Даже спит только со включенным светом. Не темноты как таковой, конечно, боится писатель. Он знает, кто в ней скрывается.
