Человек способен обожиться. А может стать обожженным. Все зависит от того, как приближается к аду — спускается в его бездны своим покаянием или идет на занимательную экскурсию под ручку с Мефистофелем. Что случилось с потемневшим лицом еще одного поклонника соловьевской Софии — Александра Блока?!
Кто ты, зельями ночными
Опоившая меня?
Кто ты, Женственное Имя
В нимбе красного огня?
Действительно, кто ты? Для «посвященных» — это вопрос риторический. Блок и другие масоны знали, какой это там красный огонек горит в алтаре ложи. Свет Шехины! «Любопытно, что в трудах И. В. Лопухина, сподвижника Н. И. Новикова, «масон» определяется то как любовник Софии, то как ищущий Софии… Говорится, что масон находится в девственном браке с Софией и что в масоне сама София возжигает светильник, «путь к ней освещающий»… В то же время София называется Небесной девой, которая рождает чад Премудрости, то есть тех же масонов».
Не от этого ли «облучения» Шехины столь странно потемнело лицо поэта?! Инфернальный загар так удивлял окружавших его людей! Но демонический «Серебряный век» гнул свою интеллигентскую линию. Евгений Иванов размышлял так: «Представьте себе, если бы мы по-человечески всем сочувствовали, […] впитывали бы в себя все скорби мира, как губка впитывает воду в себя, — представьте, как бы исказилось […] наше лицо […] и не стало ли бы оно лицом Демона. […] Лицом Бого-человека, прошедшего ад, не сродни ли было лицу обожженного адом Демона?»
Булгаков удивительным образом видел подобные вещи. На балу у Сатаны Маргарита видит, что «кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар».
«Евангелие» от Воланда
Однако вернемся к произведению Мастера.
Характерно, что в «евангелии от Воланда» перевернуты все смыслы. «…Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут!» Воланд-Буллит как бы закрывает путь к молитве — вопреки всем известным словам Писания:
«Просите, и дано будет вам (…) ибо всякий просящий получает» (Мф. 7, 7–8).
Профессор А. Ужанков добавляет: «В Москве происходит не просто искажение (профанация) Нового Завета, но откровенное его выворачивание наизнанку. Миро на главу Спасителя возлила падшая женщина. Анна — в переводе значит благодать.
Аннушка пролила масло, чтобы голова Берлиоза была отрезана. Здесь наблюдается явная аллюзия: голова Христа — голова Берлиоза. Вспомните, что Иисус Христос — агнец Божий; чаша (потир) с причастием есть символ агнца Божиего. Примечательно, что на балу у сатаны пить вино будут из кубка, сделанного из головы Берлиоза. Причем эта голова первоначально исчезнет из гроба и появится она только на балу у Воланда. Здесь видится еще одна аллюзия — с обретением главы Иоанна Предтечи.
Что происходит в пятницу вечером в Москве? Начинается бал у сатаны! То есть, когда Христа нет на земле, сатана правит бал, который обретает смысл черной мессы — антилитургии. При этом «нехорошая квартира» № 50 трансформируется в новое пространство, а одна небольшая ее комната, когда в нее вошла Маргарита, чтобы встретиться с Воландом, отчетливо напоминает алтарь в храме».
У Булгкова не только Иешуа, но и «Воланд становится фигурою, пародийною по отношению к Спасителю. Он так же имеет как бы двойную природу, он, как и Бог Сын, является в мир в образе человеческом, именно как человек психологически достоверен, наконец, подвержен вполне земному недугу: ревматической боли в колене. Растирание Геллой (а затем Маргаритою) этого колена заставляет вспомнить грешницу, помазавшую ноги Иисуса и отиравшую их власами (Лк. 7, 38)»[23].
В романе Булгакова даже фиглярство не хаотично, как может показаться на первый взгляд. Оно движется строго параллельно церковному бытию. «События в Москве разворачиваются (как и в Ершалаиме) на Страстной седмице, начинаясь в Великую Среду — по календарю 1 мая 1929 года… Так, в то время, когда в храмах читается евангельский текст о женщине, разбившей алавастровый сосуд с миром, чтобы возлить его на голову Христа (Мк. 14, 3), Аннушка, разбивши бутыль, разливает масло на рельсы, в результате чего оказывается отрезанной (отрубленной) голова Берлиоза… Похороны Берлиоза, вынос его тела (лишенного украденной головы!) происходит в пятницу в три часа пополудни, когда на богослужении совершаются вынос Плащаницы, символизирующей тело Христово».
…У Гоголя связь текста и сакрального времени тоже очевидна. Но она — принципиально иная. Николай Васильевич устраивал чтения глав «Мертвых душ» в пасхальные праздники. «Показательно… желание писателя «вмонтировать» свой текст в самую сердцевину пасхальных событий, поместить его в животворящее силовое поле Воскресения, что, вероятно, спровоцировалось нарастающим субъективным ощущением всеобщей мертвенности живой жизни». Подобное стремление Гоголя связано не только с одним знаменитым романом. «К Пасхе он пытается приурочить премьеру «Ревизора» (что должно было, по его ощущениям, особенно сработать), до «праздника» просит Плетнева задержать выпуск очередного номера «Современника», в котором будет опубликована новая версия «Портрета»… Исследователь В. Глянц еще и дальше продолжает этот показательный список. И далее пишет: «Так, шестая глава «Мертвых душ» — рукописание и вымысел — была «инкрустирована» в Пасхальные события (автор читал ее у Аксаковых. — Ю.В.), переживаемые как реальность; профанное вклинено в сакральное. Гоголь в этом случае выступил в качестве и драматурга, и режиссера далеко за пределами собственного текста, в надежде связать текст (вымысел) и контекст (реальность) в некое новое целое. Для него характерно это желание сделать свой текст частью действительности, самой жизни (чем иным продиктованы «Выбранные места»?), быть не просто писателем — деятелем… «Ревизор» был именно такой попыткой действия — не только воздействия». Действительно, Гоголь хотел вывести перед публикой ревизора из Петербурга, как проекцию Ревизора небесного, который рано или поздно сочтет грехи каждого. И — вызвать забытое покаянное чувство.
У Булгакова все иначе. Самозваное «Евангелие» по логике вещей должно стремиться прийти на смену Истине. Помните? «Мастер, уже опьяненный будущей скачкой, выбросил с полки какую-то книгу на стол, вспушил ее листы в горящей скатерти, и книга вспыхнула веселым огнем». В данном случае не могу не согласиться с Андреем Кураевым: «Это не рукопись самого Мастера, а именно книга. В обоих случаях книга не названа. Однако, только одна книга в европейской традиции не нуждается в уточнении названия и называется просто Книгой. Библия. Вот она-то горит — в отличие от пришедшего ей на замену манускрипта».
«Вечный огонь» из примуса
На Патриарших прудах хотели было поставить памятник Воланду с гигантским примусом. Не получилось. Поставят где-нибудь в другом месте. И булгаковскому Мефистофелю, и его свите… Помните ее? Нахальный Бегемот с грибком на вилочке. Голая красотка с копной рыжих волос и шрамом на шее. Коровьев (он же Фагот) в клетчатом пиджаке и разбитом пенсне. Азазелло с бельмом и с кинжалом в руке…
