Случайно ли и у Булгакова Воланд, этот новый Асиель, появился? Казалось бы, совсем не вовремя. Не то время на дворе. Да и в прозе — социалистический реализм… Впрочем, Воланд, надо признаться, весьма реалистичен. Как будто личного знакомого описал Михаил Афанасьевич. А что, может быть, они и были знакомы?
О мистической экологии
О, в жизни человека бывают такие случаи и встречи, что и не знаешь, как к ним относиться. Что такое, например, полет на бал сатаны или на Лысую гору — разве не полет фантазии? Впрочем…
«В деревне Теребенево (Жиздринского уезда, Калужск. губернии) семилетняя девочка Саша говорила матери, что она с теткой Марьей, у которой жила в няньках, каждую ночь летала на лысую гору.
— Когда все заснут, погасят огни, тетка Марья прилетит сорокой и застрекочет. Я выскочу, а она бросит мне сорочью шкуру, надену я ее — и полетим. На горе скинем шкуры, разложим костры, варим зелье, чтобы людей поить. Слетается баб много: и старых, и молодых…
То же самое Саша рассказала отцу… Думал, думал отец и надумал сводить свою дочку в церковь, исповедовать ее, причастить. Да не возьмется ли священник отчитать ее?!
От исповеди, однако, девочка сама отказалась:
— Ведьмы не молятся и не исповедуются!
И в церкви повернулась к иконостасу спиной. Священник отчитывать отказался и посоветовал девчонку хорошенько выпороть.
— Какой сорокой она скидывалась, куда летала? И ты, дурак, веришь болтовне ребенка?
В волости жалобщику поверили и Марью признали за колдунью. Порылся писарь в законах и оповестил:
— Нет, брат, против черта ничего не поделаешь: никакой статьи противу его я не подыскал»[70].
Да, и прежде, и в наши дни: никакой юридической управы на дьявола не сыщешь. Вроде как и нет его. А он — вот он! Нарядился этнографически-фольклорным персонажем и посмеивается.
В конце XIX — начале XX веков сюжет договора с диаволом зафиксировали многочисленные записи этнографов — П. Минорского, А. Колчина, С. Гуляева, П. Богатырева и других. Да мало ли еще не известных бывальщин о колдунах отложилось в архивах Русского географического общества! Эти свидетельства ждут вдумчивого исследователя, но, конечно, православного, имеющего благословение на сей опасный труд. Невоцерковленный ученый может легко «облучиться» от материала, внутреннего смысла которого он не понимает. Профессор-материалист ведь в этих вопросах — полный неуч. Меж тем Ивашка Волошанинов (дело 1677 года), давая списывать Мишке Свашевскому текст присушки, включающей отречение от Бога, говорил, «чтоб он, Мишка, тех писем не много чел, а буди стане честь много, и к нему найдет нечистых духов много, и от них де ему отговоритца не суметь».
Неправославный публикатор «этнографического материала» и вообще опасен для общества. Он может распространить эпидемию тысячными тиражами. Вот академик Н. И. Толстой подчеркивает важность классификации заговоров и заклинаний: «Результаты эти… могут быть использованы в качестве исходного материала для последующих операций — для внутренней реконструкции славянской духовной культуры»[85]. Реконструкция колдовства? Но это ведь возобновление разговора с бесами! Понимает это академик или нет? Рано или поздно, завершив «реконструкцию», пытливый исследователь захочет применить заклинание на практике. А желание, проявление свободной воли, направленной в ад (даже по незнанию), — как раз то, что и нужно рогатому. Придет ведь! Не боится ли академик, что и сам «отговоритца не сумеет»?!
Есть о чем задуматься, есть. Бабушки и шаманы ведь, давая интервью исследователю, в обычном состоянии даже воспроизвести всю жизнь повторяемые тексты не могут, только в трансе. Это ни о чем не говорит этнографу? Не задумывается ли он, выискивая передаваемые из поколения в поколение тексты, откуда взялся самый первый из них? И не удивляется ли, когда новые абракадабры рождаются у него на глазах? Бу-бу-бу… Бу-бу-бу… И — «арип» (аминь на тарабарщине).
Вот современный ученый записывает за женщиной-шаманом: «Я получаю какое-то сообщение, то есть я пишу на бумаге иероглифы, а потом сама для себя их прочитываю — то есть я… сама для себя знаю, что там написано.
— Пишите Вы это в особом состоянии, когда рука как бы произвольно делает это сама?
— Да, рука произвольно пишет…»[85].
Это не просто загадочный феномен. Это нечто, имеющее к нашей теме самое прямое отношение. Впрочем, к столь важной для «свободного творчества» теме мы еще вернемся.
Договор подписан кровью
Предваряя разговор о взаимоотношениях Воланда и Мастера, а также Булгакова и кого-то нам неизвестного (может быть, и с петушиным пером!), обратимся к исторической аналогии.
Был некий священник Теофил из малоазийского города Адана. Когда ему предложили епископство, он благочестиво отказался. А новый епископ обрушил на него несправедливые гонения. Теофил поклялся отомстить. Он обратился к еврейскому магу, который ночью привел его в пустынное место. Там священник обнаружил диавола со свитой. Теофил произнес клятву верности сатане, отрекся от Бога, подписал договор и поцеловал владетеля ада в знак верности. Былое влияние возвратилось к нему, он проводил время в роскоши. Однако пришел час расплаты. Диавол послал за ним демонов. Теофил раскаялся и просил помощи у Богородицы. Пречистая спасла несчастного клирика.
Сия история — одна из первых в христианской литературе, повествующих о договоре с диаволом. Она была зафиксирована Евтихианом в VII веке. (Хотя еще раньше блаженный Августин писал о магии и астрологии как проявлении «губительной общности между человеком и демонами», как о договорах неверной и коварной дружбы.) С тех пор пакт смерти подписывали сонмы несчастных. Вот текст одной такой инфернальной сделки: «Темнозрачному адских пропастей началнику и служителем его демоном вручаю душу и тело мое, ежели по моему требованию чините мне споможение будут. Кровию своею подписался Иван Робота». Было это в 1749 году.
В разные века с такими договорщиками поступали согласно духу времени. Сжигали на кострах, объявляли психически больными или жертвами «объективных социальных процессов». Потом усилиями литераторов и кинематографистов эта тема и закрепилась в сознании как мифическая. Однако…
В конце 80-х знакомый мне игумен был настоятелем крупного провинциального монастыря. И в те годы, когда страна являлась еще практически атеистической равниной, он трижды столкнулся с реальностью того, что кажется многим всего лишь плодом писательской фантазии или средневекового религиозного фанатизма. Он столкнулся с реальностью договора с диаволом.
…Сорокалетний партийный работник оказался в монастыре, конечно, впервые в жизни. Его била крупная дрожь, и он едва способен был рассказать то, что с ним произошло. Суть сводилась к следующему.
Его папа был генералом НКВД, любимцем Хрущева. Он умер, когда сын заканчивал школу. Вскоре к нему, комсомольцу и активисту, явился некто и предложил подписать договор. Взамен пообещал: все, что хочешь, в жизни у тебя будет.
