Я тоже вздохнул – «н-да-а» – и сказал:
– Народец… И ведь до чего отупели, даже фантазии не хватает сказать: нет, получили мы полторы тысячи, как положено, ничего не знаем. И всё бы, никто никогда не доказал. Наглости хоть отбавляй, а мозгов… Обыдлился народ до предела.
Может, я бы еще продолжал реагировать, но наткнулся на взгляд соседки. Она смотрела на меня с недоумением и чем-то вроде брезгливости. Ко мне. Я осекся, понял, что сказанул не то, но глаза не отвел. Несколько секунд мы смотрели друг другу в самые точки зрачков…
– Ну ладно, – спохватилась, засуетилась наигранно начальница почты, – совсем заболталась. – Схватила с лавочки сумку, кивнула, не поворачивая ко мне лицо. – До свидания. – И пошла, быстро-быстро передвигая свои толстые ноги.
Я пожал плечами и закурил. Гулять расхотелось, в клуб – тем более. Еще какие-нибудь бухие дебилы прикопаются, ведь чужих здесь не любят. Единственное – можно дойти до ларька, купить бутылочку «Клинского»…
Рассказ мне в целом понравился. Неплохая может из него получиться вещь. Да, неплохая. Только вот проблема с деталями. Надо знать детали, без них выйдет неправдоподобно. Это уж точно… Что, например, это были за пятнадцать тысяч – действительно перевод или что? Как почта сортируется? Какой штат их почтамта? Да и другие вопросы есть. Хорошо бы еще раз побеседовать.
Я стал поджидать соседку у калитки, и два раза она проходила мимо в начале седьмого. Собираясь завязать разговор, я громко, внятно здоровался, но она в ответ кивала мне так же, как и в тот раз, прощаясь, – не поворачивая лица… Неужели ее до такой степени задели мои слова? Да и что я такого сказал?..
Странно. По крайней мере – как-то наивно-смешно.
Жилка
Вечером, устанавливая на крепких, прошлой осенью только сколоченных мостках насос для полива, Сергей Юрьевич дал себе слово посидеть завтра на утренней зорьке. Да и в самом деле – позади уже, считай, половина лета, пруд под самым забором, а он еще ни разу нынче не порыбачил. Собирается всё, собирается, поглядывая из огорода, как мужички душу отводят, и никак не соберется. То одно дело зацепит, то другое…
Обосновались они здесь с женой семь лет назад, когда сын надумал жениться. Передали молодым городскую квартиру, купили избушку. Кстати тут и выход на пенсию подоспел. Село же это знали с давних пор – традиционно ездили в сосновый бор, что поблизости, резать грибы, собирать в июле жимолость, а в сентябре бруснику. Проскакивали мимо села на своем «Москвиче», любовались крепкими домами и опрятными палисадниками, прудом, на котором, как огромные поплавки, белели сытые, сонные гуси, а в воде, казалось, кишмя кишат жирные карпы и караси. Но Сергей Юрьевич не признавал тогда прудовую рыбалку, говорил о ней: «Как возле лужи на виду у всех торчать». Любил реку, течение, шум перекатов или таинственную тишину таежных озер, любил спиннинг, резиновую лодку, удочку-ходовушку… А вот заиметь свой домик с огородом хотелось, и как о чем-то несбыточном, почти не всерьез, они тогда мечтали с женой под старость лет здесь поселиться. Время пришло – и как-то легко, без суеты и волнения, без ломки поселились.
Постепенно завели кур, гусей, кроликов, козу, поставили пару тепличек и вроде бы превратились в крестьян. И как-то незаметно красоты природы поблекли, бор стал чуть ли не дальше, чем когда жили в городе, все силы и время уходили на хозяйственные заботы. Даже вот удочку уже некогда кинуть…
Под конец ужина, за чаем, Сергей Юрьевич почти торжественно объявил:
– Завтра утречком хочу порыбачить сходить. Что-то рыбки давно не жевали.
– Да как давно?! – первым делом чуть не с обидой удивилась жена. – Горбуша вон со стола не сходит!
Действительно, она каждый раз привозила из города то соленую, то копченую, то мороженую (для ухи или на жарёху) тушку горбуши. Дефицитная в прежнее время, теперь лежала эта красная рыба в каждом магазине и стоила не намного дороже селедки… Да, горбуша… Но почему-то за рыбу ее Сергей Юрьевич никогда не считал – ел как мясо скорее. И уж тем более не ее имел в виду сейчас. Объяснять не стал, да и жена поняла, что удивилась-обиделась зря, – глянула на мужа извиняющимся взглядом, напомнила:
– Сумка в кладовке. На второй полке лежит… слева.
– Уху, я знаю. Спасибо.
Когда стемнело и всё, что успелось за сегодня, было сделано, Сергей Юрьевич вывалил на обеденный стол рыболовные снасти. Закурил перед тем, как начать разбираться.
Он не помнил, как досталась ему, откуда взялась эта коричневая, пупырчатой кожи офицерская полевая сумка. Теперь казалось, она была у него чуть не всю жизнь, и всегда в ней хранились пластмассовые баночки с мормышками, крючками, мошками, колокольчики для закидушек и донок, катушки с леской, поломанные поплавки, куски свинца для грузил, спичечные коробки, запятнанные зеленоватой слюной кузнечиков, разнообразные, порой очень аппетитные блесны…
Глядя на эти старые, дорогие ему вещицы, Сергей Юрьевич вспоминал давнишние поездки на Енисей, походы по узеньким таежным речкам, хариусов, ленков, колючих непокорных окуней, головастых таймешат, похожих на овчарок щук, которые, бывало, выматывали все силы, сопротивляясь, пока затащишь их в лодку; вспоминал мелких, зато самых вкусных (если подсушишь, почти обуглишь на сковородке) пескариков. Налимья уха вспоминалась, заполошный звон колокольчика на закидушке, сулящий богатую, крупную добычу… Много рыбачил Сергей Юрьевич на своем веку, множество рек и речушек, проток, горных озер прошел с удочкой, спиннингом, разную рыбу доставал из воды, а теперь вот остался пруд возле самого дома, перспектива поймать карася или окунька с ладонь, и вряд ли уже когда он метнет закидушку на Енисее, ожидая вытащить сияющего розовыми боками ленка граммов на восемьсот, вряд ли ему придется сражаться со щукой или охотиться на хариуса на безымянном таежном ручье, пуская и пуская по быстрине приманку-мошку… Да, было времечко.
Воспоминания о том, чего не вернуть, не повторить, расстроили, Сергей Юрьевич пожалел, что опростал сумку, выпустив из нее прошлое. Тем более что нужное для его теперешней рыбалки лежало на самом верху – три готовые с прошлого года удочки. Вот они – намотанная на картонку леска, шарики грузил, по два изогнутых, мелких, с острыми жалами крючка и поплавки, сделанные из винных пробок. Нехитрая снасть для нехитрой рыбешки…
Сергей Юрьевич отложил это в сторону, остальное сгреб, небрежно засунул обратно, закрыл сумку, отнес в кладовку. Потом под навесом во дворе, где светила всю ночь лампочка, привязал леску к длинным сосновым удилищам, порадовался, что они не утратили гибкости, не затрухлявели, хотя и сделаны лет уже пять назад.
Возвращаясь в избу, глянул на висящий у двери термометр. Двадцать три градуса. Хорошо. Карась любит тепло, да и для грибов подходяще. После позавчерашнего ливня вполне могут маслята высыпать. Надо б проверить…
В пять утра затрещал будильник. Сергей Юрьевич подскочил, вдавил пипку на его макушке, оглянулся испуганно на жену – не разбудил ли. Нет. Спит спокойно, лицо во сне разгладившееся, почти молодое. И ему захотелось обратно под одеяло – обнять ее, еще подремать. Привык вставать на час позже – под петушиную, на всё село, перекличку.
